В этом романе разрешается обширная общечеловеческая психологическая задача; эта задача разрешается в явлениях чисто русских, национальных, возможных только при нашем образе жизни, при тех исторических обстоятельствах, которые сформировали народный характер, при тех условиях, под влиянием которых развивалось и отчасти развивается до сих пор наше молодое поколение. В этом романе затронуты и жизненные, современные вопросы настолько, насколько эти вопросы имеют общечеловеческий интерес; в нем настолько выставлены и недостатки общества, но выставлены не с полемической целью, а для верности и полноты картины, для художественного изображения жизни, как она есть, и человека с его чувствами, мыслями и страстями. Полная объективность, спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей, профанирующих искусство, отсутствие лирических порывов, нарушающих ясность и отчетливость эпического повествования, - вот отличительные признаки таланта автора, насколько он выразился в последнем его произведении. Мысль г. Гончарова, проведенная в его романе, принадлежит всем векам и народам, но имеет особое значение в наше время, для нашего русского общества. Автор задумал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказывают на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собою все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства. Эта апатия составляет явление общечеловеческое, она выражается в самых разнообразных формах и порождается самыми разнообразными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: «зачем жить? к чему трудиться» - вопрос, на который человек часто не может найти себе удовлетворительного ответа. Этот неразрешенный вопрос, это неудовлетворенное сомнение истощают силы, губят деятельность; у человека опускаются руки, и он бросает труд, не видя ему цели. Один с негодованием и с желчью отбросит от себя работу, другой отложит ее в сторону тихо и лениво; один будет рваться из своего бездействия, негодовать на себя и на людей, искать чего-нибудь, чем можно было бы наполнить душевную пустоту; апатия его примет оттенок мрачного отчаяния, она будет перемежаться с лихорадочными порывами к беспорядочной деятельности и все-таки останется апатиею, потому что отнимет у него силы действовать, чувствовать и жить. У другого равнодушие к жизни выразиться в более мягкой бесцветной форме; животные инстинкты тихо, без борьбы, выплывут на поверхность души; замрут без боли высшие стремления; человек опустится в мягкое кресло и заснет, наслаждаясь своим бессмысленным покоем; начнется вместо жизни прозябание, и в душе человека образуется стоячая вода, до которой не коснется никакое волнение внешнего мира, которой не потревожит никакой внутренний переворот. В первом случае мы видим какую-то вынужденную апатию, - апатию и вместе с тем борьбу против нее, избыток сил, просившихся в дело и медленно гаснущих в бесплодных попытках; это байронизм, болезнь сильных людей. Во втором случае является апатия покорная, мирная, улыбающаяся, без стремления выйти из бездействия; это обломовщина, как назвал ее г. Гончаров. Огромная идея автора во всем ее величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку. По этой идее построен весь план романа, построен так обдуман, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности; чрез все отдельные сцены проходит основная идея, и между тем во имя этой идеи автор не делает ни одного уклонения от действительности, не жертвует ни одной частностию во внешней отделке лиц, характеров и положений… (Д.И. Писарев. «“Обломов”. Роман И.А. Гончарова» )
Илья Ильич Обломов, герой романа, олицетворяет в себе ту умственную апатию, которой Гончаров придал имя обломовщины . Слово обломовщина не умрет в нашей литературе: оно составлено так удачно, оно так осязательно характеризует один из существенных пороков нашей русской жизни, что, по всей вероятности, из литературы оно проникает в язык и войдет во всеобщее употребление. Посмотрим, в чем же состоит эта обломовщина . Илья Ильич стоит на рубеже двух взаимно противоположных направлений: он воспитан под влиянием обстановки старорусской жизни, привык к барству, к бездействию и к полному угождению своим физическим потребностям и даже прихотям; он провел детство под любящим, но неосмысленным надзором совершенно неразвитых родителей, наслаждавшихся в течение нескольких десятков лет полною умственной дремотой… Он изнежен и избалован, ослаблен физически и нравственно… Кормление на убой, сон вволю, поблажка всем желаниям и прихотям ребенка…, и тщательное удаление от всего, что может простудить, обжечь, ушибить или утомить его, - вот основные начала обломовского воспитания. Сонная, рутинная обстановка деревенской, захолустной жизни дополнила то, чего не успели сделать труды родителей и нянек…
Гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных привычек, а от других - развила в нем апатическую неподвижность и повергла в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обуславливается, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любопытную сторону его личности… Он раб каждой женщины, каждого встречного… (Н.А. Добролюбов. «Что такое обломовщина?» )
Обломов - единственный человек в романе, единственный, чье существование не исчерпывается принятой на себя ролью. В предстоящей свадьбе его больше всего пугает то, что он, Обломов, превратится в «жениха», приобретет определенный, однозначный статус… Гладкому, «мраморному» Обломову нечем зацепиться за других. Он не способен расщепить свою личность на роль мужа, помещика, чиновника. Он - просто человек (П. Вайль, А. Генис. «Родная речь» )
Нежная, любящая натура Обломова вся озаряется через любовь - и может ли быть иначе, с чистою, детски ласковой русской душой, от которой даже ее леность отгоняла растление с искушающими помыслами. Илья Ильич высказывался вполне через любовь свою, и Ольга, зоркая девушка, не осталась слепа перед теми сокровищами, что перед ней открылись… (А.В. Дружинин. «“Обломов”. Роман И.А. Гончарова» )
«Обломов» - капитальная вещь, которой давно, давно не было… Но что приятнее… это что «Обломов» имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и невременный в настоящей публике. (Л.Н. Толстой )
Введение
Роман Обломов - вершина творчества Ивана Андреевича Гончарова. Он стал эпохальным в истории национального самосознания: он вскрыл и обнажил явления русской действительности.
Выход в свет романа породил бурю в критике. Самыми яркими выступлениями стали статья Н.А. Добролюбова Что такое обломовщина?, статья А.В. Дружинина, Д.И. Писарева. Несмотря на разногласия, они говорили о типичности образа Обломова, о таком общественном явлении, как обломовщина. Это явление выступает в романе на первый план. Считаем, что оно актуально и сегодня, поскольку в каждом из нас найдутся обломовские черты: лень, мечтательность, иногда боязнь перемен и другие. Прочитав роман, мы составили себе представление о главном герое. Но все ли мы заметили, не упустили ли чего-нибудь, или мы недооцениваем героев? Поэтому нам необходимо изучить критические статьи о романе И.А. Гончарова Обломов. Наиболее интересны нам оценки, данные современниками И.А. Гончарова - Н.А. Добролюбовым и Д.И. Писаревым.
Цель: изучить, как оценили роман И.А. Гончарова Обломов Н.А. Добролюбов и Писарев.
Познакомиться с критическими статьями Н.А. Добролюбова Что такое обломовщина?, Писарева ….;
Проанализировать данную ими оценку вышеназванного романа;
Сопоставить статьи Писарева Д.И. И Добролюбова Н.А.
Глава 1. Роман Обломов в оценке Добролюбова Н.А.
обломов критика добролюбов писарев гончаров
Рассмотрим, как оценивает роман Обломов Добролюбов Н.А. в статье Что такое обломовщина?. Впервые опубликованная в журнале "Современник" в 1859г., она явилась одним из самых блистательных образцов литературно-критического мастерства Добролюбова, широты и оригинальности его эстетической мысли, имела в то же время огромное значение как программный общественно-политический документ. Эта статья вызвала бурю негодования в кругах консервативной, либерально-дворянской и буржуазной общественности, необычайно высоко оценена была читателями революционно-демократического лагеря. Полностью принял ее основные положения и сам автор "Обломова". Под впечатлением только что появившейся статьи Добролюбова он писал 20 мая 1859 г. П. В. Анненкову: Мне кажется, об обломовщине, то есть о том, что она такое, уже сказать после этого ничего нельзя. Он это, должно быть, предвидел и поспешил напечатать прежде всех. Двумя замечаниями своими он меня поразил: это проницанием того, что делается в представлении художника. Да как же он, нехудожник, знает это? Этими искрами, местами рассеянными там и сям, он живо напомнил то, что целым пожаром горело в Белинском.
Добролюбов в своей статье раскрывает особенности творческого метода Гончарова-художника слова. Кажущуюся многим читателям растянутость повествования он оправдывает, отмечая силу художественного таланта автора и необыкновенное богатство содержания романа.
Критик раскрывает творческую манеру Гончарова, который в своих произведениях не делает никаких выводов, лишь изображает жизнь, служащую для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь - пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен.
Гончаров, как настоящий художник прежде, чем изобразить какую-то даже незначительную деталь, будет долго мысленно рассматривать ее со всех сторон, обдумывать, и только когда мысленно изваяет, создаст образ, тогда перенесет это на бумагу, и в этом Добролюбов видит сильнейшую сторону таланта Гончарова: У него есть изумительная способность - во всякий данный момент остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не сделается полной принадлежностью художника.
И это спокойствие и полнота поэтического миросозерцания создают у торопливого читателя иллюзию отсутствия действий, растянутости. Никакие посторонние обстоятельства не вмешивается в роман. Лень и апатия Обломова - единственная пружина действия во всей его истории. Все это объясняет метод Гончарова, подмеченный и описанный Н.А. Добролюбовым: …не хотел отстать от явления, на которое однажды бросил свой взгляд, не проследивши его до конца, не отыскавши его причин, не понявши связи его со всеми окружающими явлениями. Он хотел добиться того, чтобы случайный образ, мелькнувший перед ним, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение. Поэтому во всем, что касалось Обломова, не было для него вещей пустых и ничтожных. Всем занялся он с любовью, все очертил подробно и отчетливо.
«Обломов» вышел в широкие массы в 1859 г. Публикация вызвала большой резонанс в обществе. Произведение обсуждали как литературоведы, так и более широкие круги. И, спустя столетие, роман до сих пор способен заинтересовать читателя.
В резонанс к появлению романа выходит статья Н.А. Добролюбова с нехитрым названием «Что такое обломовщина?», которая для читателя своего времени стали фактически частью одноименного произведения. Н.А. Добролюбов считает, что Илья Ильич – жертва своего социального положения: отсутствие активной жизненной позиции обусловлено именно существованием за счет крепостного труда.
«Обломов…человек...ищущий, о чем-то думающий...»«Привычка иметь желаемое не от собственных усилий…развила...апатическую неподвижность»
По мнению Н.А. Добролюбова, причина «обломовщины» лежит не в плоскости неудачной любви Обломова, но как прямое следствие существования за счет труда крепостных людей.
Мнение А.В. Дружинина перекликается с мнением Н.А. Добролюбова по поводу Ильи Ильича, но критик стает на защиту Ильи Обломова.
«Напрасно люди…усиливаются презирать Обломова…»
А.В. Дружинин считает, что критика персонажа показывает одну из черт русского мира XIX века – поверхностное, быстрое суждение и необоснованную придирчивость.
«Обломов…любезен всем нам…»
А.В. Дружинин не видит в "обломовщине" ничего плохого: корни ее растут не от низменных измышлений или крамольных тайных желаний, но от незрелости миропонимания героя в романе, что является нормальным для развивающегося государства.
«Обломовщина гадка, если….происходит от…растления и злого упорства…»
«Если корень ее кроется в…в скептическом колебании чистых душою перед практическими неурядицами…то же, что злиться на ребенка…»
Ю. М. Лошиц в статье «Несовершенный человек» (1996) считает, что роман написан не как выдумка, но как наблюдение за реальностью. Критик видит в романе большую часть личности самого писателя, хотя «не считает его автопортретом».
«В Илье Обломове…преломилось очень много от личности...Гончарова...»
В.К. Кантор в своей статье «Долгий навык ко сну» (1969) пишет об Обломове как о «ленивце», как о герое, предстающем в трагическом свете, с некоторой долей жалости и, возможно, даже любви. Кантор пишет, что Гончаров, так же, как и Гоголь, Толстой в своих произведениях, пытался изобразить в Обломове личность с жаждой к жизни, пытающуюся перебороть «лентяйски сонное умерщвление собственной культуры».
«Гончаров…иронизирует, но вместе с тем ясно сообщает…у нас есть основание для параллели: Муромец - Обломов»
Кантор воспринимает героя невиновным в этой спячке, однако только у него, в отличие от людей иных сословий, есть шанс оживить свою душу.
Роман интересен до сих пор. Проблемы, которые затронул Гончаров, актуальны и по сей день. Для человеческого фактора понятие времени - иллюзия. Именно этим роман до сих пор привлекает как простых читателей, так и литературных специалистов.
Если возникла все-таки по отношению к Гончарову иллюзия объективного творчества, то это объясняется тем, что его книги спокойны, что, судя по ним, внутренний мир его, которого он ничем и не старался заслонить, тих и созерцателен, сторонится огня и страсти, жизнь переносит легко и окрашивает ее в светлые и мирные цвета. Но ведь не это, конечно, называется художественной объективностью. Не дадим себя убаюкать невозмутимому красноречию Гончарова, от которого он щедро уделяет и своим героям; рассеем чары этого плавного, слишком плавного стиля, который напоминает комнату с мягкой мебелью и портьерами, устланную пушистыми коврами, где лежит на диване милый Илья Ильич, где скрадывается бесцеремонный шум жизненных шагов, умеряются диссонансы и волнения страстей…
Когда Гончаров подходит к натуре более или менее сложной, его в значительной степени покидает художник и с ним остается умный человек; в такой натуре он тонко подметит и колоритно опишет то простое и внешнее, что в ней есть, то, чем она приближаете к Захару или к Агафье Матвеевне, - но более высокие проявления ее духа не найдут себе у него искусного освещения и чисто художнической обработки. Такие люди выходят у него бледными, иногда без признаков жизни, как Штольц; волнения такой души отличаются у него сочиненностью, и Гончаров нам рассказывает о них, но их не живописует. Оттого для изображения своих героев он неуклонно пользуется методом прямолинейного контакта и одному Адуеву противопоставляет другого, Обломова упрекает Штольцем…
Ольга Ильинская в первый раз выступает перед нами просто как “прекрасная женщина”, и только потом ее изображают несколько явственнее. И внешность главного своего героя, Обломова, Гончаров описывает так: “Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица”; конечно, это не описание, а общее место, и физиономии мы опять-таки не видим - не видим того Обломова, которому автор посвятил столько внимания и страниц! Все эти лица несколько напоминают того безличного Алексеева или Андреева, который приходил в гости к Обломову…Ольга нашла, что доброта, ум и благородство Обломова недостаточны для счастья; она имела жестокость, в сцене разрыва, сказать ему: “А нежность... где ее нет”, и когда Обломов, уверенный, что она его любит и не перенесет разлуки с ним, в трогательной заботе о ней воскликнул: “Возьми меня, как я есть, люби во мне, что есть хорошего”, то на этот крик сердца она “отрицательно покачала головой” и успокоила его, чтобы он не боялся за нее и за ее горе. И действительно, ее тоска скоро утихла, и она рассказала Штольцу весь свой роман с Ильей, все подробности вплоть до поцелуя, в котором Штольц (и его любила она рассудочной любовью) великодушно дал ей отпущение. Ольга так же повествует другому о своей любви…
Для Гончарова типично вообще, что подобные тайны имеют в его глазах особенную, внешнюю важность и подобные беды всегда, по его мнению, грозят девушке; он часто говорит о них, и говорит иногда как филистер. Безусловный почитатель законного брака, он слишком тщательно оберегает девушку от “падения”. То, например, что Ольга посетила Обломова на его холостой квартире, возводится и автором, и героем на степень события чрезвычайного, и особое внимание обращено на то, что Ольга вышла из этой квартиры в “гордом сознании своей невинности”.
Не спасала, а только любила, бесхитростно и горячо любила Обломова другая, невежественная и прозаическая, женщина, Агафья Матвеевна, и вот о ее чувстве Гончаров рассказал так ласково и сердечно, рассказал, как она во время болезни Обломова, написав крупными буквами на бумажке “Илья”, бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь помянуть за здравие; как она закладывала свой жемчуг, для того чтобы слаще кормить его, своего выхоленного и нежного барина. Любовь этой несложной натуры Гончаров изобразил так же классически, как изображает он все несложное, все близкое к элементарному содержанию жизни.
И в самом Обломове - центральной фигуре своего творчества - он рельефнее всего показал не то, что роднит его с людьми высших духовных запросов, а то, чем он соприкасается с непосредственностью жизни и ее немудрствующих сынов.
Обломов больше всех воплощает собою консервативное, центростремительное начало жизни, но в то же время он исполнен глубокого идеализма и светится душевной чистотой. В нем дорого и прекрасно то, что он не делец, что он - созерцатель и, кроткий голубь, не мог ужиться в такой среде, где необходимо дело и где даже юные и Casta diva поющие девушки, вроде Ольги, предварительным условием и доказательством любви настойчиво признают хозяйственную поездку в деревню или посещение казенной палаты. Но внутренние порывы героя остались в стороне; его былинный тезка, Илья Муромец, который есть в Илье Обломове, описан больше в том периоде, когда он сиднем сидит, когда он лежнем лежит, чем когда совершает подвиги духа, т. е. волнуется, трепещет, любит; лучшие мазки своей кисти Гончаров отдал на изображение оседлости Обломова. Вот ее представил он в красках гиперболических и, однако, элементарных. То мертвое озеро жизни, которое характеризуется страшным словом “обломовщина” (ведь она страшна, эта тина, засасывающая живых людей), то зло бессилия, беспомощности и равнодушия, которое укладывает людей в “простой и широкий гроб” сонного прозябания - это зло Гончаров взял в самом обыденном его проявлении; он значительно упростил его, низвел его к физической лени. Для того чтобы быть Обломовым, вовсе не надо лежать по целым дням, не расставаться с халатом, плотно ужинать, ничего не читать и браниться с Захаром: можно вести самый подвижный образ жизни, можно странствовать по Европе, как это делает Штольц, и все-таки быть Обломовым. Гончаровская обломовщина не тонка, она имеет слишком физиологический характер, и автор заручился даже медицинским свидетельством о болезни Обломова, об отолщении его сердца. В Онегине и Бельтове, даже в Райском, в лишних людях Тургенева и Чехова обломовские черты одухотворены, и там они более глубоки, живут всецело во внутреннем мире или не проступают так грубо наружу, как у Ильи Ильича. Там гораздо идеальнее страх перед жизнью, которая “трогает, везде достает”. У Гончарова физический Обломов заслоняет Обломова души, и те общие черты, которыми автор рисует постепенное духовное замирание и оцепенение своего героя, расплываются в туман. Если среда, в которую нас переносит сон Обломова, и объясняет многое в его судьбе и характере, то все же, кроме среды, существует и сам человек, между тем личную драму этого интеллигентного человека, который отказался не только от живой деятельности, но даже и от книг и газет, который не живет, а лежит, - драму такой души Гончаров мало уяснил и показал ее почти исключительно с ее внешней стороны, и его Обломов вышел наименее интересным и глубоким из всех многочисленных разновидностей обломовского типа. То, что есть в истории о погибшем Обломове горестного и грустного, относится к Илье простому, к чистому и благородному человеку, а вовсе не к жертве или сраженному герою какой-нибудь непосильной борьбы, относится к тому Обломову, который вослед Гончарову находил поэзию в самой жизни и который, со своею ленью и беспомощностью, несравненно симпатичнее и милее деятельного и деловитого Штольца. Мягкими красками изображена его смерть и его могила, над которой дремлют ветви сирени, посаженные дружеской рукой его жены. У каждого мертвого есть свой живой, который ходит за его могилой или, по крайней мере, помнит о нем; но над прахом Обломова особенно витает участие живых, потому что отдаленность этого человека от сутолоки и борьбы сохранила в нем то “природное золото” чистого сердца, ту “хрустальную, прозрачную душу”, о которых Штольц говорил Ольге. И вот эту кротость, привязанную к безмятежной и тихой жизни и от нее безвременно оторванную, эту красоту и незлобивость, что была в Обломове, Гончаров подметил с великой любовью и написал их неотразимо хорошо, с грустью и теплотой; именно это безотносительное к высшим сторонам духа, эта обыкновенная история человеческой судьбы, человеческой жизни и смерти - вот что наиболее привлекает в знаменитом романе.
(Из статьи “Что такое обломовщина?”). 1859 г.
Ему (Гончарову) нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь - пеняйте на свою близорукость , а никак не автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определять степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен…
История о том, как лежит и спит добряк - ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, - не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это - обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени…
В чем заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития…
Ясно, что Обломов не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувства, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных умственных усилий, а от других, - развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любопытную сторону его личности и всей его истории.
Давно уже замечено, что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле - раскройте, например, “Онегина”, “Героя нашего времени”, “Кто виноват?”, “Рудина”, или “Лишнего человека”, или “Гамлета Щигровского уезда”, - в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова…
Гончаров, умевший понять и показать нам нашу обломовщину, не мог, однако, не заплатить дань общему заблуждению, до сих пор столь сильному в нашем обществе: он решился похоронить обломовщину, сказать ей похваль-ное надгробное слово. “Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век”, - говорит он устами Штольца, и говорит неправду. Вся Россия, которая прочитала или прочтет “Обломова”, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы - наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к услугам…
Отдавая дань своему времени, г. Гончаров вывел и противоядие Обломову - Штольца. Но по поводу этого лица мы должны еще раз повторить наше постоянное мнение, - что литература не может забегать слишком далеко вперед жизни. Штольцев, людей с цельным, деятельным характером, при котором всякая мысль тотчас же является стремлением и переходит в дело, еще нет в жизни нашего общества…
Ольга, по своему развитию, представляет высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни. Оттого она, необыкновенной ясностью и простотой своей логики и изумительной гармонией своего сердца и воли, поражает нас до того, что мы готовы усомниться в ее даже поэтической правде и сказать: “Таких девушек не бывает”. Но, следя за нею во все продолжение романа, мы находим, что она постоянно верна себе и своему развитию, что она представляет не сентенцию автора, а живое лицо, только такое, каких мы еще не встречали. В ней-то более, нежели в Штольце, можно увидеть намек на новую русскую жизнь; от нее можно ожидать слово, которое сожжет и развеет обломовщину…
.
(Из статьи “Обломов”. Роман ”). 1859 г.
Автор “Обломова”, вместе с другими первоклассными представителями родного искусства, - есть художник чистый и независимый, художник по призванию и по всей целости того, что им сделано. Он реалист, но его реализм постоянно согрет глубокой поэзией…
Обломов и обломовщина: эти слова недаром облетели всю Россию и сделались словами, навсегда укоренившимися в нашей речи. Они разъяснили нам целый круг явлений современного нам общества, они поставили перед нами целый мир идей, образов и подробностей, еще недавно нами не вполне сознанных, являющихся нам как будто в тумане…
Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви - это факт, и против него спорить невозможно. Сам его творец беспредельно предан Обломову, и в этом вся причина глубины его создания…
Во всех первых главах романа, до самого “Сна”, г. Гончаров откровенно выводит перед нами того героя, который ему сказывался прежде, того Илью Ильича, который представлялся ему как уродливое явление уродливой русской жизни…
“Сон Обломова”! - этот великолепнейший эпизод, который останется в нашей словесности на вечные времена, был первым, могущественным шагом к уяснению Обломова с его обломовщиной…
Обломов без своего “Сна” был бы созданием неоконченным, не родным всякому из нас, как теперь, - “Сон” его разъясняет все наши недоразумения и, не давая нам ни одного голого толкования, повелевает нам понимать и любить Обломова…
Без Ольги Ильинской и без ее драмы с Обломовым не узнать бы нам Ильи Ильича так, как мы его теперь знаем, без Ольгиного взгляда на героя мы до сих пор не глядели бы на него надлежащим образом. В сближении этих двух основных лиц произведения все в высшей степени естественно, каждая подробность удовлетворяет взыскательнейшим требованиям искусства - и между тем сколько психологической глубины и мудрости через него развивается перед нами!..
Мы уже сказали, что нежная, любящая натура Обломова вся озаряется через любовь - и может ли быть иначе с чистою, детски ласковой русской душою, от которой даже ее ленность отгоняла растление с искушающими помыслами. Илья Ильич высказывался вполне через любовь свою, и Ольга, зоркая девушка, не осталась слепа перед теми сокровищами, что перед ней открылись. Вот факты внешние, а от них лишь один шаг до самой существенной истины романа. Ольга поняла Обломова ближе, чем понял его Штольц, ближе, чем все лица, ему преданные…
Сознание Ольги так полно - и задача, ею выполненная в романе, выполнена так богато, что дальнейшее пояснение типа Обломова через другие персонажи становится роскошью, иногда ненужною. Одним из представителей этой излишней роскоши является нам Штольц, которым, как кажется, недовольны многие из почитателей г. Гончарова. Для нас совершенно ясно, что это лицо было задумано и обдумано прежде Ольги, что на его долю, в прежней идее автора, падал великий труд уяснения Обломова и обломовщины путем всем понятного противопоставления двух героев…
…Окиньте весь роман внимательным взглядом, и вы увидите, как много в нем лиц, преданных Илье Ильичу и даже обожающих его, этого кроткого голубя, по выражению Ольги. И Захар, и Анисья, и Штольц, и Ольга, и вялый Алексеев - все привлечены прелестью этой чистой и цельной натуры, перед которою один только Тарантьев может стоять, не улыбаясь и не чувствуя на душе теплоты, не подшучивая над ней и не желая ее приголубить. Зато Тарантьев мерзавец, мазурик; ком грязи, скверный булыжник сидит у него в груди вместо сердца, и Тарантьева мы ненавидим, так что, явись он живой перед нами, мы бы почли за наслаждение побить его собственноручно…
Но ничье обожание (даже считая тут чувства Ольги в лучшую пору ее увлечения) не трогает нас так, как любовь Агафьи Матвеевны к Обломову, той самой Агафьи Матвеевны Пшенициной, которая с первого своего появления показалась нам злым ангелом Ильи Ильича, - и увы! действительно сделалась его злым ангелом. Агафья Матвеевна, тихая, преданная, всякую минуту готовая умереть за нашего друга, действительно загубила его вконец, навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пучину на миг оставленной обломовщины, но этой женщине все будет прощено за то, что она много любила…
…Заспанный Обломов, уроженец заспанной, но все-таки поэтической Обломовки, свободен от нравственных болезней, какими страдает не один из практических людей, кидающих в него камнями. Он не имеет ничего общего с бесчисленной массой грешников нашего времени, самонадеянно берущихся за дела, к которым имеют призвания. Он не заражен житейским развратом и на всякую вещь смотрит прямо, считая нужным стесняться перед кем-нибудь или перед чем-нибудь в жизни. Он сам не способен ни к какой деятельности, усилия Андрея Ольги к пробуждению этой апатии остались без успеха, но из этого еще далеко не следует, чтоб другие люди при других условиях не могли подвинуть Обломова на мысль и благое дело. Pебенок по натуре и по условиям своего развития, Илья Ильич во многом оставил за собой чистоту и простоту ребенка, качества драгоценные во взрослом человеке, качества, которые сами по себе, посреди величайшей практической запутанности, часто открывают нам область правды и временами ставят неопытного, мечтательного чудака и выше предрассудков своего века, и выше целой толпы дельцов, его окружающих…
Обломов, как живое лицо, достаточно полон для того, чтоб мы могли судить о нем в разных положениях, даже не замеченных его автором. По практичности, по силе воли, по знанию жизни oн далеко ниже своей Ольги и Штольца, людей xopoших и современных; по инстинкту правды и теплоте своей натуры он их несомненно выше…
Не за комические стороны, не за жалостную жизнь, не за проявление общих всем нам слабостей любим мы Илью Ильича Обломова. Он дорог нам как человек своего края и своего времени, как незлобный и нежный ребенок, способный, при иных обстоятельствах жизни и ином развитии, на дела истинной любви и милосердия…
И наконец, он любезен нам как чудак, который в нашу эпоху себялюбия, ухищрений и неправды мирно покончил свой век, не обидевши ни одного человека, не обманувши ни одного человека и не научивши ни одного человека чему-нибудь скверному.
.
(Из статьи “Долгий навык к сну”). 1989 г.
“Обломов” - из тех русских романов, к которым постоянно обращается мысль: не только для литературоведческих штудий, но прежде всего для того, чтобы понять принципы и особенности развития отечественной культуры…
Роман Гончарова каждый раз трактовался по-новому, причем менялась не характеристика образа, - все сходилось, что в Обломове изображен сонный ленивец, - менялась оценка, менялось отношение к герою…
Герой романа Илья Обломов далеко не одномерен: он представляется трагическим героем, изображенным иронически, хотя с горькой иронией, возможно, даже с любовью…
С позиции человека живого, пытавшегося преодолеть засыпание-умирание своей культуры, рисовал Гончаров (как Гоголь, как Чаадаев) окружавшую его действительность…
Для того чтобы совершить богатырское деяние, будущему герою надо было бы прежде всего выдержать бой с Обломовкой, укоренившейся в его душе…
Гончаров слегка иронизирует, но вместе с тем ясно сообщает, что няня “влагала в детскую душу память и воображение Илиаду русской жизни”, иными словами, у нас есть основание для параллели: Илья Муромец - Илья Обломов. Укажем хотя бы на имя - Илья, достаточно редкое для литературного героя. Оба сидят сиднем до тридцати трех лет, когда с ними начинают происходить некие события. К Илье Муромцу являются калики “перехожие-переброжие”, исцеляют его, наделяя силой, и он, явившись ко двору великого князя Владимира, затем отправляется странствовать, совершая подвиги. К Илье Обломову, уже обалдевшему от своего лежания на постели (будто на печи), является старый друг Андрей Штольц, тоже путешествующий по всему миру, ставит Илью на ноги, везет ко двору (не великого князя, разумеется) Ольги Ильинской, где, наподобие тут уж скорее не богатыря, а рыцаря, Илья Ильич совершает “подвиги” в честь дамы: не лежит после обеда, ездит с Ольгой в театр, читает книги и пересказывает их ей…
Не Обломов виноват в общественной спячке, он просто никак не может преодолеть ее, вырваться из сковывающих пут сна. Но, в отличие от представителей остальных слоев общества, именно у дворянина Обломова есть эта возможность, возможность выбора. И его трагическая вина, по Гончарову, в том и состоит, что он этой возможностью, подаренной ему историческим развитием, не пользуется. Дело в том, что русское дворянство, выросшее на субстрате крепостного рабства, как и свободное население античных полисов, использовавших рабский труд, имело все предпосылки для высокого досуга - основного условия творческой деятельности. Через деятельность Пушкина, Чаадаева, декабристов, Герцена, Льва Толстого шла духовная подготовка всеобщего освобождения. В общество вносилась идея свободы…
Способен ли реализовать себя Илья Ильич, преодолев архетип “обломовщины”? Это и была проблема, решавшаяся Гончаровым. Ведь сила у героя есть; не случайно его сопоставление с Ильей Муромцем. Но любое развитие означает выход за пределы себя, преодоление неподвижности, стабильности, что предполагает усилие, ибо человеком никто не рождается…
Герой гибнет в борьбе с косным и враждебным окружением, желающим погубить его свободно-деятельную личность. Напротив, близкие пытаются поддерживать деятельное начало в герое, ибо оно в нем есть… Прежде физической смерти наступает духовная погибель…
Представителем активного цивилизующего начала в романе Гончарова выступает Андрей Штольц, которому так не повезло в русской критике… Отчего так не любят Штольца? На нем, пожалуй, самый страшный грех: он, как русский капиталист, взятый с его идеальной стороны. Слово же “капиталист” звучит для нас почти ругательством… А буржуазный пафос Штольца был в этот момент много прогрессивнее для России, чем крепостнический застой… Штольце Гончарова интересовало слияние, синтез двух культур…
Гончаров утверждает, что такое двукультурие наиболее перспективно для развития человеческой личности, а стало быть, и ее деятельности на благо людей, наиболее продуктивно для духовного обогащения той страны, той культуры, где эта личность существует…
.
(Из статьи “Несовершенный человек”). 1996 г.
Проблема Обломова… Феномен Обломова… Мы теперь все отчетливее видим, что это не пустые слова, что за ними стоят некие громады животрепещущего материала, что нам тут всем есть над чем “думу отвести”. Скажем так: существует как данность сложнейший художественный образ. Но каковы его реальные жизненные подоплеки?.. Казалось бы, подоплека известна - современная писателю помещичья, крепостническая Россия с ее обломовщиной…
В образе Обломова мы имеем необыкновенно высокую степень приращения к личности писателя, вдохнувшего в этот образ жизнь…Обломов не автопортрет писателя, тем более не автошарж. Но в Обломове творчески преломилось очень много от личности и жизненной судьбы Гончарова - факт, от которого нам не уйти…
Сказочно-мифологическая подоплека романного действия в “Обломове” настолько значительна, идеологически весома, что реалистический метод Гончарова так и хочется назвать здесь как-то по-особому: определить его - пусть начерно, условно, в рабочем порядке - как некий мифологический реализм… Итак, “Обломов” - “большая сказка”. Нетрудно догадаться, что в таком случае ее ядром по праву следует считать “Сон Обломова”. “Сон” - образный и смысловой ключ к пониманию всего произведения, идейно-художественного средоточия романа. Действительность, изображенная Гончаровым, простирается далеко за пределы Обломовки, но подлинная столица “сонного царства”, безусловно, фамильная вотчина Ильи Ильича…
“Сонное царство” Обломовки графически можно изобразить в виде замкнутого круга. Кстати, круг имеет прямое отношение к фамилии Ильи Ильича и, следовательно, к названию деревни, где прошло его детство. Как известно, одно из архаических значений слова “обло” - круг, окружность (отсюда “облако”, “область”)…
Но еще явственнее в фамилии Ильи Ильича проступает другое значение, и его, на наш взгляд, и имел в первую очередь в виду автор. Это значение обломка. В самом деле, что такое обломовское существование, как не обломок некогда полноценной и всеохватывающей жизни? И что такое Обломовка, как не всеми забытый чудом уцелевший “блаженный уголок” - обломок Эдема?..
Основной фольклорный прообраз Обломова в романе дурак Емеля - не былинный богатырь Илья, а мудрый сказочный. В ярком сказочном подсвете перед нами - не просто лентяй и дурак. Это мудрый дурак. Он - тот самый лежачий камень, под который вопреки естественнонаучному пословичному наблюдению вода в конце концов все-таки течет…
“Сонное царство” рушится не оттого, что слишком ленив Илья Ильич, а потому, что поразительно деятелен его приятель. По воле Штольца “сонное царство” должно превратиться в… станцию железной дороги, а обломовские мужички пойдут “работать насыпь”.
Вот и столкнулись на полном разгоне не поворотливая Емелина печь и жаркий паровоз, сказка и явь, древний миф и трезвая действительность середины XIX века…
Гончаровский Штольц… Если уж искать для него у Гёте соответствующий прообраз, то таким прообразом будет скорее Мефистофель… Как известно, гётевский Мефистофель поступил вовсе не оригинально, подсунув Фаусту в качестве возлюбленной и любовницы невинную Гретхен… Со времен наущения Евы нечистый всегда успешней всего действует через женщину…
Штольц… ведь тоже - не постесняемся этого резкого слова - буквально подсовывает Обломову Ольгу. Причем делает это, предварительно сговорившись с нею об условии “розыгрыша”… Отношения Обломова и Ольги развиваются в двух планах: прекрасная поэма зарождающейся и расцветающей любви оказывается одновременно и тривиальной историей “соблазна”, орудием которого суждено быть возлюбленной Ильи Ильича…Влюбленность Ольги носит явно экспериментальный характер. Это идеологическая, головная, заданная влюбленность… Но поскольку эксперимент с Обломовым, как мы знаем, не удался, приходится Штольцу как-то иначе пристраивать Ольгу, какое-то иное времяпрепровождение ей подбирать. Остается ему влюбить в себя Ольгу…
От семейного счастья Андрея и Ольги, пространно описанного на страницах романа, веет такой безбытийной скукой, такой приторностью и фальшью, что это их розовое счастье глядится каким-то справедливым возмездием им обоим за вольный или невольный розыгрыш Обломова… Если Штольц - антипод Обломова, то Пшеницына в такой же степени - антипод Ольги… К сожалению, русская критическая мысль как-то проглядела Пшеницыну, а скорей всего поддалась гипнозу мнения Штольца, с точки зрения которого Пшеницына есть чудовище, погубившее Обломова…
Любовь Агафьи Матвеевны, почти безмолвная, неловкая, не умеющая выразиться в красивых, нежных словах и впечатляющих жестах, любовь, как-то вечно присыпанная сдобной мукой, но когда надо, то жертвенная, целиком устремленная на свой объект, а не на саму себя, -эта любовь незаметно преображает простую, заурядную женщину, становится содержанием всей ее жизни…
Уже современники писателя обратили внимание на то, что в тексте “Обломова” глубинная перекличка с образами и проблемами “Дон-Кихота”. В этом творении Сервантеса, как известно, предельно обнажено одно из корневых противоречий человеческого сознания - противоречия между идеальным и реальным, воображаемым и действительным. Фанатичная вера Дон-Кихота в непреложную реальность своих грез катастрофически противопоставлена практицизму его человеческого окружения…
При всем том обломовское “донкихотство”, конечно, чисто русского свойства, в нем нет воинственной исступленности… Если аналогии с героями и проблемами произведений Гёте и Сервантеса носят в “Обломове” по преимуществу подспудный характер, то противопоставление Ильи Ильича с Гамлетом дано, так сказать, открытым текстом. В пятой главе второй части романа читаем: “Что ему делать теперь? Идти вперед или остаться? Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского”. И немного ниже - еще: “Быть или не быть?”…
Гамлет ушел из жизни, не разрешив своего сомнения. Не так с Обломовым… Илья Ильич окончательно решает вопрос в одну из двух возможных сторон. Пусть робко, с опасением, с оглядкой, но он все же собирается с духом, чтобы сказать себе, Ольге, Штольцу, всему миру: я не хочу делать… Философию Обломова вполне можно назвать утопической, преобладает не рассмотрение бытия, имеющегося в наличии, а - через отталкивание от действительности - мечта об ином бытии…
Бытовое непротивленчество Обломова причудливо, но вполне узнаваемо отразится в русской действительности второй половины прошлого века - мы имеем в виду прежде всего толстовскую теорию и практику непротивления злу насилием…
Обломов умирает, но “проблема Обломова” удивительно живуча. Обломовская мечта о “полном”, “целом” человеке ранит, тревожит, требует ответа… “Проблема Обломова” остросовременна. Неполнота и несовершенство человека в этой проблеме обескураживающе наглядны…
.
(Из статьи “Характер русского народа”). 1957 г.
Человек, стремящийся к идеалу абсолютно совершенного бытия, живущий им в мечтах и зорко подмечающий несовершенства нашей жизни вообще и недостатки собственной деятельности, разочаровывается на каждом шагу и в других людях, и в их предприятиях, и в своих собственных попытках творчества. Он берется то за одно, то за другое дело, ничего не доводит до конца и наконец перестает бороться за жизнь, погружается в лень и апатию. Таков именно Обломов.
В юности Обломов мечтал о “доблести, деятельности”; “ему были доступны наслаждения высоких помыслов”, он воображал себя полководцем, мыслителем, великим художником… И это не пустые мечты он в самом деле талантлив и умен…Если бы к этому таланту присоединить упорный труд обработки деталей, то он мог бы стать поэтом, дающим законченные художественные произведения. Для достижения этой цели нужно выработать привычку к систематическому труду. Но первые шаги самостоятельной жизни Обломова не содействовали выработке такой привычке…
Окончательно опустившись, Обломов “иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда утраченном идеале жизни”… Но Штольц и в это время говорит, что “в душе его всегда будет чисто, светло, честно”, и после смерти Обломова Штольц вместе с Ольгой вспоминает “чистую, как хрусталь, душу покойного”…
Что же такое “обломовщина”? Добролюбов объяснил ее влиянием крепостного права и крайне презрительно оценивает характер Обломова; привлекательные черты его души он отрицает и думает, что внесение их в роман есть неправильное изображение действительности…
Конечно, крепостное право способствовало распространению обломовщины среди людей, пользующихся плодами крепостного труда, и среди придавленных ими крестьян, однако лишь как второстепенное условие. Гончаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скучных мелочей труда и порождающие в конце концов ленность…
Обломовщина есть во многих случаях оборотная сторона высоких свойств русского человека - стремления к полному совершенству и чуткости к недостаткам нашей действительности…
Частичная обломовщина выражается у русских людей в небрежности, неточности, неряшливости, опаздывании на собрания, в театр, на условленные встречи. Богато одаренные русские люди нередко ограничиваются только оригинальным замыслом, только планом какой-нибудь работы, не доводя ее до осуществления…
.
(Из статьи “Вечные спутники. Гончаров”). 1890 г.
Для Гончарова на земле - все, вся его любовь, вся его жизнь. Он не рвется от земли, он крепко привязан к ней, и, подобно античным поэтам, видит в ней свою родину; прекрасный, уютный человеческий мир он не согласится отдать за звездные пространства неба, за чужие тайны природы…
Степень оптимизма писателя лучше всего определяется его отношением к смерти… Обломов умер мгновенно, от апоплексического удара; никто и не видел, как он незаметно перешел в другой мир… Вот спокойный взгляд на смерть, каким он был в древности, у простых и здоровых людей. Смерть - только вечер жизни, когда легкие тени Элизиума слетают на очи и смежают их для вечного сна…
Трагизм пошлости, спокойный, будничный трагизм - основная тема “Обломова”… Пошлость, торжествующая над чистотой сердца, любовью, идеалами - вот для Гончарова основной трагизм жизни.
Гомер в своих описаниях подолгу останавливался с особенною любовью на прозаических подробностях жизни… Такая же античная любовь к будничной стороне жизни, такая же способность одним прикосновением преображать прозу действительности в поэзию и красоту, составляет характерную черту Пушкина и Гончарова. Перечтите “Сон Обломова”. Еда, чаепитие, заказывание кушаний, болтовня, забавы старосветских помещиков принимают здесь гомеровские идеальные очертания… Кажется, что творец “Обломова” покидает здесь перо и берется за древнюю лиру; он уже не описывает - он воспевает нравы обломовцев, которых недаром приравнивает к “олимпийским богам”…
Гончаров показывает нам не только влияние характера на среду, на все мелочи бытовой обстановки, но и обратно - влияние среды на характер.
Он следит, как мягкие степные очертания холмов, как жаркое “румяное” солнце Обломовки отразилось на мечтательном ленивом и кротком характере Ильи Ильича…
Один из основных мотивов Гончарова - сопоставление с праздными, нерешительными характерами личностей деятельных, резких, с твердой до жестокости волей…
Все замечали, да и сам автор сознается, что немец Штольц - неудачная, выдуманная фигура. Чувствуешь утомление от длинных и холодных разговоров его с Ольгой. Он тем более теряет в наших глазах, что стоит рядом с Обломовым, как автомат с живым человеком…
.
(Из статьи “Обломов”). 1859 г.
Огромная идея автора во всем величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку. По этой идее построен весь план романа, построен так обдуманно, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности; через все отдельные сцены проходит основная идея, и между тем во имя этой идеи автор не делает ни одного уклонения от действительности, не жертвует ни одной частностию во внешней отделке лиц, характеров и положений. Все строго естественно и между тем вполне осмысленно, проникнуто идеею…
В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта перед глазами читателя; нет путаницы внешних событий, нет придуманных и рассчитанных эффектов, и потому анализ автора ни на минуту не теряет своей отчетливости и спокойной проницательности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествий; она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес, без помощи посторонних, побочных, вводных обстоятельств. Эта идея так широка, она охватывает собою так много сторон нашей жизни, что, воплощая одну эту идею, не уклоняясь от нее ни на шаг, автор мог, без малейшей натяжки, коснуться чуть ли не всех вопросов, занимающих в настоящее время общество…
Главною идеею автора, насколько можно судить по названию и по ходу действия, было изобразить состояние спокойной и покорной апатии… между тем после прочтения у читателя может возникнуть вопрос: что хотел сделать автор? Какая главная цель руководила им? Не хотел ли он проследить развитие чувства любви, анализировать до мельчайших подробностей те видоизменения, которые испытывает душа женщины, взволнованной сильным и глубоким чувством?..
В “Обломове” мы видим две картины, одинаково законченные, поставленные рядом, проникающие и дополняющие одна другую. Главная идея автора выдержана до конца; но во время процесса творчества представилась новая психологическая задача, которая не мешает развитию первой мысли, сама разрешается до такой степени полно, как не разрешалась, может быть, никогда. Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой природы вообще и женской в особенности; редкий роман когда-либо совмещал в себе две до такой степени огромные психологические задачи, редкий возводил соединение двух таких задач до такого стройного и, по-видимому, несложного целого…
П. Вайль, А. Генис.
Обломов и “Другие”. 1991 г.
Отчетливое деление русского календаря на четыре времени года - дар континентальной державы своей словесности. О том, как блестяще Гончаров усвоил этот урок, говорит композиция его Шедевра - “Обломова”.
Ежегодный круговорот природы, мерное и своевременное чередование сезонов составляет внутреннюю основу, скелет прославленного романа. Идеальная Обломовка, в которой “правильно и невозмутимо совершается годовой круг”- прообраз всей конструкции “Обломова”. Сюжет послушно следует временам года, находя в смирении перед вечным порядком источник своего существования.
Роман строго подчинен календарю. Начинается он весной - 1 мая. Все бурное действие - любовь Обломова и Ольги - приходится на лето. А кончается собственно романная часть книги зимой - первым снегом.
Композиция романа, вписанная в годовой круг, приводит к плавной завершенности все сюжетные линии. Кажется, что такое построение заимствовано Гончаровым прямо из родной природы. Жизнь Обломова - от его любви до меню его обеда - включена в этот органический порядок. Она отражается в естественном годовом круговороте, находя в календаре масштаб для сравнения.
Изощренная, своеобразная структура романа Гончарова характерна для отечественной поэтики своей необычностью. Русская классика, не обремененная ветхими традициями, часто игнорировала готовые жанровые формы, предпочитая их создавать каждый раз заново, для своих специальных целей. И романы в стихах, и поэмы в прозе появлялись от переизбытка, содержания, требующего оригинальной системы, изложения.
“Обломов”- не исключение. Его можно было бы назвать особой прозаической драмой. Театральная условность (к лежебоке Обломову за один день приходят семь гостей) у Гончарова соединяется с развернутым бытописательством, риторический очерк нравов сочетается со сценически стремительной, часто абсурдной разговорной стихией. (Кстати, говоря о языке, можно предположить, что образ Обломова родился из русского пристрастия к неопределенным частицам. Он - живое воплощение всех этих “кое, бы, ли, нибудь”.)
С точки зрения истории литературы “Обломов” занимает срединное положение. Он - связующее звено между первой и второй половиной XIX века. Гончаров, взяв лишнего человека у Пушкина и Лермонтова, придал ему сугубо национальные - русские - черты. При этом, живет Обломов в гоголевской вселенной, а тоскует по толстовскому идеалу универсальной “семейственности”.
Родство Гончарова с современниками особенно сказывается в первой части романа - этой разросшейся на четверть книги экспозиции. Чтобы познакомить читателей с героем, автор устраивает парад второстепенных персонажей, каждый из которых описан по рецептам модной тогда натуральной школы. Светский человек Волков, карьерист Судьбинский, литератор Пенкин. Гончарову эта популярная в середине прошлого века галерея типов нужна постольку, поскольку ему надо показать, что ради их смехотворных занятий Обломову не стоит вставать с дивана. (В самом деле, стоит ли подниматься, чтобы прочесть поэму “Любовь взяточника к падшей женщине”, которую ему горячо рекомендует Пенкин?)
Все эти малозначительные фигуры своей суетой компрометируют в глазах Обломова окружающую жизнь. Он - неподвижный центр сюжета - сразу выделяется загадочной значительностью среди этих - не характеров - типов.
И в дальнейшем Гончаров не отказывается от приемов типизации, но идет он уже не от физиологических очерков, а от “Мертвых душ” - книги тесно связанной с “Обломовым”. Так, фанфарон и мелкий жулик Тарантьев вырос из Ноздрева, сам Обломов - некоторым образом близок Манилову, а Штольц похож на Чичикова, каким он мог бы стать к третьему тому “Мертвых душ”.
Фронтальное, сконденсированное, убыстренное изображение Обломова в первой части романа по сути исчерпывает тему “обломовщины”. Вся жизнь героя - и внешняя и внутренняя, его прошлое (“Сон Обломова”) и будущее - как будто уже раскрывается в этой части. Однако, сам факт существования трех других частей подсказывает, что поверхностное чтение книги позволяет лишь обнаружить в ней обломовщину, но не Обломова - тип, а не образ.
Провокационно подсказывая нам выводы об Обломове в начале книги, автор на самом деле маскирует свою несравненно более сложную точку зрения на героя. Глубоко в. ткань романа Гончаров вживил противоречивый голос рассказчика, который уничтожает однозначное толкование романа.
На последней странице книги мы узнаем, что всю историю Обломова рассказывает Штольц: “И он (Штольц - Авт.) рассказал ему (рассказчику - Авт.), что здесь написано”. Записана эта история. слушателем Штольца, в котором легко признать самого Гончарова: “Литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами”.
Эти два голоса - резонерский, педантичный тон Штольца и насмешливый, но сочувственный самого автора - сопровождают Обломова на всем его пути, не давая роману стать плоской зарисовкой нравов. Сложно переплетенные интонации не контрастируют, а дополняют друг друга: первая не отрицает вторую. Из-за такого построения авторской речи возникает многослойность книги. Как это обычно бывает в русском романе, за социальным планом проступает метафизическая тема.
В “Обломове” все слова, не принадлежащие героям, следует читать не напрямую, как предварительную критику романа, а как художественно изображенное слово. Только тогда обнаружится феноменальная двойственность Обломова, героя, далеко выступающего за контуры сюжета.
Ощущение монументальности фигуры Обломова порождается уже первым его портретом: “Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока”.
Эти застывшие, окаменелые “складки” подсказывают аналогию с античной статуей. Сравнение принципиально важное, которое Гончаров последовательно проводит по всему роману. В фигуре Обломова соблюдено то золотое сечение, которое придает ощущение легкости, гармоничности и завершенности античной скульптуре. Неподвижность Обломова грациозна в своей монументальности, она наделена определенным смыслом. Во всяком случае, до тех пор, пока он ничего не делает, а лишь представляет самого себя.
Смешным Обломов кажется только в движении, например, в компании Штольца. Зато в глазах влюбленной в него вдовы Пшеницыной Обломов опять обращается в статую: “Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой - все это делает так вольно, покойно и красиво… весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает”.
И в глазах самого Обломова его тогда еще возлюбленная Ольга застывает в прекрасной неподвижности: “Если бы ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии”.
Трагический финал любви Обломова объясняется как раз тем, что он видел их союз скульптурной группой, объединением двух статуй, замерших в вечности.
Но Ольга - не статуя. Для нее, для Штольца, да и для всех остальных героев книги Гончаров находит другую аналогию - машина.
Конфликт романа - это столкновение статуи с машиной. Первая - прекрасна, вторая - функциональна. Одна стоит, другая движется. Переход от статичного в динамичное состояние - любовь Обломова к Ольге - ставит и главного героя в положение машины. Любовь - заводной ключ, который приводит в действие роман. Завод кончается и Обломов замирает - и умирает - у себя, на Выборгской стороне.
“Ты - огонь и сила этой машины”,- говорит Обломов Ольге, называя машиной себя и уже догадываясь, что на самом деле в нем просто нет места для двигателя, что он цельный, как мраморное изваяние.
Деятельные Штольц и Ольга живут, чтобы что-то делать. Обломов живет просто так. С их точки зрения, Обломов - мертв. С его - смерть и жизнь сливаются воедино, между ними нет строгой границы - скорее промежуточное состояние: сон, мечта, Обломовка.
При этом Обломов - единственный подлинный человек в романе, единственный, чье существование Не исчерпывается принятой на себя ролью. В предстоящей свадьбе его больше всего пугает то, что он. Обломов, превратится в “жениха”, приобретет конкретный, определенный статус. (Ольгу, наоборот, это радует: “Я - невеста” - с гордым трепетом думает она.)
Потому Обломов и не может включиться в окружающую жизнь, что ее делают люди - машины, люди-роли. У каждого своя цель, своя шестеренка, которыми они сцепляются для удобства с другими. Гладкому, “мраморному” Обломову ничем зацепиться за других. Он не способен расщепить свою личность на роль мужа, помещика, чиновника. Он - просто человек.
Обломов является в роман законченным, совершенным и оттого неподвижным. Он уже состоялся, выполнив свое предназначение только тем, что явился на свет. “Жизнь его не только сложилась, но и создана, далее предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия”, - к такому выводу приходит Обломов к концу своих дней. Тут, на петербургской окраине, в модифицированной Обломовке, окончательно примирившись с бытием , он наконец себя находит. И только тут он впервые сумел достойно отразить педагогические претензии Штольца. В их последнее свидание “Обломов покойно и решительно глядел” на своего друга, который скороговоркой, сам для себя, рисовал “зарю нового счастья” - железные дороги, пристани, школы…
Гончаров конструирует свой роман таким образом, что провоцирует читателя на сравнение Штольца с Обломовым. Все преимущества вроде бы на стороне Штольца. Ведь он - гомункул - создан не естественным путем, а по рецепту идеальной личности. Это - этнографический немецко-русский коктейль, который должен привести в движение неповоротливую российскую махину.
Однако прославление Штольца похоже на его самооправдание. Все публицистические куски текста, где голос рассказчика обращается прямо к читателю, построены в том же рациональном ключе, с той же рассудительной интонацией, с которой говорит сам Штольц. В этом голосе ощущается чужеземный синтаксис слишком правильной русской речи (“мой несравненный, но неповоротливый Обломов”).
Еще важнее то, что Обломова Гончаров показывает, а о Штольце рассказывает. Любовь Обломова к Ольге, которая, кстати, протекает на фоне русского, а не швейцарского, как у Штольца, пейзажа, передается непосредственно. История же женитьбы Штольца дана во вставной новелле. Когда во второй и третьей частях романа Обломов действует - ухаживает за Ольгой - рассказчик почти полностью исчезает из текста, но он появляется всякий раз, когда в книге возникает Штольц.
Эта тонкая композиционная компенсация углубляет образ Обломова. То, что мы знаем о нем от рассказчика, противоречит тому, что мы видим сами. Для Штольца Обломов ясен и прост (это он автор знаменитого термина - “обломовщина”). Для нас с Гончаровым Обломов - тайна.
Подчеркнутая внятность отношений Штольца с миром, с людьми противостоит загадочной недосказанности, алогичности связей Обломова. Грубо говоря, Штольца можно пересказать, Обломова - ни в коем случае.
На этом построен замечательный диалог Обломова с Захаром, диалог, в котором барин пеняет слуге, осмелившемуся спутать его с “другим”. Весь этот разговор, живо напоминающий и Гоголя и Достоевского, абсурден. Так, Обломов, объясняя Захару, почему он не может переехать на новую квартиру, приводит совершенно несуразные доводы: “Как встану да увижу вон вместо этой вывески токаря другое что - нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом, так мне и скучно”. Уже появляется в тексте неведомый Лягачев, которому куда как просто переезжать: “Возьмет линейку подмышку” - и переедет. Уже “оба они перестали понимать друг друга, а наконец каждый и себя”. Но сцена не теряет напряженности, вся она наполнена смутным значением.
В этом абсурдном скандале проявляется внутреннее родство барина и его слуги, их кровная близость - ведь они братья по Обломовке. И без всякой логики Обломову и Захару ясно, что “другие” - это чужие, странные существа, посторонние их жизненному укладу.
Оказывается, что самое страшное для Обломова - потерять вот эту самую уникальность своей личности, слиться с “другими”. Поэтому и приходит он в такой ужас, случайно подслушав, что его назвали “каким-то Обломовым”.
В свете этого мистического ужаса - потерять себя в толпе - совсем иначе звучат якобы пустые восклицания Обломова: “Где ж тут человек? Где его цельность? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?”
Какую бы форму деятельности ни предлагал окружающий мир Обломову, тот всегда находит способ увидеть в ней пустую суету, разменивающую душа на пустяки. Мир требует от человека быть не полноценной личностью, а только частью ее - мужем, чиновником, героем. И Штольцу тут нечего возразить Обломову, кроме: “Ты рассуждаешь точно древний”.
Обломов действительно рассуждает, как “древний”. И рассказчик, описывая своего героя, постоянно намекает на источник романа, называя себя “другим Гомером”. Архаичная идиллия, приметы доисторического Золотого века, которые особенно заметны в описании Обломовки, переносят героя в другое время - в эпическое. Обломов постепенно погружается в вечность, где “настоящее и прошлое слилось и перемешалось”, а будущего не существует вовсе. Подлинный смысл его жизни - не гнаться за Штольцем в тщетной попытке быть современным, а наоборот, в том, чтобы избежать движения времени. Обломов живет в своем, автономном времени, поэтому и скончался он, “как будто остановились часы, которые забыли завести”. Он растворился в своей мечте - удержать, остановить время, застыть в абсолютном бытии вожделенной Обломовки.
Утопия Обломова - это мир, вышедший из истории, мир настолько прекрасный, что его нельзя улучшать. А значит - мир, лишенный цели.
Гончаров рисует обломовский идеал живыми красками, но помещает его за пределами земной жизни. Сонная Обломовка - это загробное царство, это - абсолютный полой человека, превращенного в идеальную статую. Обломовка - это смерть.
Так Гончаров приводит своего героя к трагическому парадоксу. Несовместимость Обломова с миром происходит от того, что он мертвый среди живых. Его завершенность, законченность, одинокая самодостаточность - это совершенство трупа, мумии. “Или - прекрасной, но неподвижной статуи”. В то же время, все персонажи романа - всего лишь осколки цельной обломовской личности - живы в силу своего несовершенства, своей незавершенности. Выполняя свою жизненную программу, свою машинную функцию, они существуют в сегодняшнем дне, в истории. Обломов же пребывает в вечности, бесконечной, как смерть.
Казалось бы, это предрешает спор Обломова с “другими”: у мертвого нет надежды победить живых.
Однако обломовское восприятие идеальной жизни как смерти безнадежно, но не трагично. Знак равенства, который Обломов ставит между небытием до рождения и небытием после смерти, всего лишь указывает на иллюзорность промежутка между двумя этими состояниями, промежутка, называемого жизнью. Обломовское “равно” обозначает лишь тождество двух нулей.
Оспаривать правильность этого тождества Гончаров не берется. Он оставляет читателя наедине с нулем - символом круглого, цельного мира Обломова.
Этот нуль, находя себе соответствие в композиции книги, напоминает и об идеальном - в континентальном климате - совершенстве годового круга, и о букве “о”, с которой начинаются названия всех романов Гончарова.
Мало кто из героев русской литературы истолковывался столь противоречивым образом, как Обломов. Широко известна точка зрения Н. А. Добролюбова (статья "Что такое обломовщина?"), в соответствии с которой Обломов трактовался резко отрицательно - как прямое порождение и воплощение всей крепостнической системы. По мнению Добролюбова, Обломов - логическое завершение целой галереи так называемых "лишних людей" - Онегина, Печорина, Бельтова, Рудина... В Обломове доведено до конца типичное для них всех противоречие между словом и делом, между возвышенными мечтаниями и какой-то фатальной их бездеятельностью.
Почему так произошло с героем романа? Потому, считает критик, что барство привело его в жалкое состояние нравственного рабства. При этом Добролюбов воспринимал понятие "обломовщина" в самом широком плане: "В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово".
Следует заметить, что Гончаров был очень доволен статьей Добролюбова. Сразу же после ее опубликования он писал одному из своих знакомых: "...мне кажется, об обломовщине, то есть о том, что она такое, уже сказать после этого ничего нельзя... Такого сочувствия и эстетического анализа я от него не ожидал, воображая его гораздо суше".
Точка зрения Добролюбова длительное время почти безраздельно господствовала в нашем литературоведении. По существу, в тени оставалось мнение другого критика 50-х гг. XIX в. - А. В. Дружинина, автора статьи ""Обломов", роман Гончарова". Дружинин признает, что характер Обломова действительно отражает важные стороны русской действительности, но, в отличие от Добролюбова, совершенно иначе относится к герою романа и вообще к обломовщине: "...корень ее таится просто в незрелости общества и скептическом колебании чистых душою людей перед практической безурядицей". Отсюда вывод: "Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви".
Суждения Дружинина в последнее время вспоминаются все чаще. Принципиальное бездействие чистого душою Обломова объясняется как выражение его сознательного протеста, как разочарование умного и деятельного человека в самой возможности настоящей деятельности. Эта тенденция отразилась в фильме Никиты Михалкова "Несколько дней из жизни Обломова" (1979), в котором герой романа Гончарова по существу полностью оправдан и возвеличен. Для режиссера это было делом принципа, как сказал он в одном из выступлений, "актуальность обломовщины кончилась. Порок обломовщины сменился пороком штольцевщины".
Так ли это на самом деле? Для того чтобы ответить на данный вопрос, необходимо вчитаться, вслушаться в то, что говорил когда-то Гончаров.
