Краткий пересказ

«Детство» Горький М.Ю. (Очень кратко)

В повести " " М. Горький рассказал о своих детских годах, в которых едва ли не главное место занимала его бабушка. Странноватая, очень полная, большеголовая, с огромными глазами, рыхлым красноватым носом. В жизни мальчика бабушка появилась, когда умер его отец, и до конца своих дней она всегда была рядом.
Мальчик видит и понимает, что внутренне бабушка красива, она мягкая, ласковая, добрая, старающаяся понять и помочь в любой ситуации.
При своей полноте бабушка ходила очень легко, плавно и ловко. Движения ее походили на кошачьи.
У бабушки была очень приятная белоснежная улыбка, глаза при этом вспыхивали теплым светом, и лицо становилось молодым и светлым.
Волосы у нее были черные, очень густые, длинные и непослушные. Поэтому, когда бабушка расчесывалась редкозубым гребнем, то обычно сердилась.
Говорила бабушка весело, складно, нараспев. Часто упоминала Бога. Все, что она говорила, было теплым и ласковым, поэтому мальчик с первого дня подружился с бабушкой, она стала для него самым верным и близким другом, самым понимающим человеком. Позже он понял, что бабушка была тем человеком, который отдает свою любовь бескорыстно, она любит мир таким, какой он есть.
М. Горький трепетно вспоминает о бабушке, и, возможно, именно бескорыстное отношение к людям помогло писателю в дальнейшем перенес Повесть М. Горького "Детство" автобиографична. Все, кто окружал Алешу Пешкова, помогли вырасти писателю, пусть с болью воспоминаний, обид, но это была школа.
Трепетную, еще неосознанную любовь вызвала в мальчике его бабушка Акулина Ивановна. Человек богатой души, колоритной внешности, обладающий той мудростью, которая свойственна русскому народу.
Алексей увидел впервые бабушку, когда ей "за шестой десяток лета-весны перекинулись-пошли". Так, как воспринимала окружающий мир бабушка, никто не мог. От проплывающего мимо берега, от утопленных в небе куполов церквей она могла расплакаться или рассмеяться. А кто еще мог рассказать мальчику такие сказки, что прожженные бородатые матросы просили: "Ну-ка, бабушка, расскажи еще чего!.." Для Алеши Пешкова бабушка стала тем светом, который должен быть у каждого в жизни. Она стала самым верным его другом, "самым понятным и близким человеком". "Вся она темная, но светилась изнутри... неугасимым, веселым и теплым светом".
Бескорыстной любви учился Алеша именно у бабушки, так как дедова семья, куда он невольно попал, жила по суровым правилам, установленным дедом-узурпатором. Вроде бы и в нем изредка проглядывает человек добрый, но защелкивается скорлупа... и не перечь, не то расправа будет розгами. Бабушка хорошо знала характер деда, не боялась его, в отличие от других членов семьи. За любого она могла стать горой, если дед не прав.
Ее теплом наполнялся дом, ее любовью и светом, живой энергией. Всю душу вкладывала она в заботу о своих детях и внуках. Никому не нужный Цыганок, подброшенный под калитку дома, был принят бабушкой, как родной, она выкормила и выходила мальчика. Работая от зари до поздней ночи по дому, бабушка видела каждого и все, что происходило вокруг, уделяла внимание всем, кто в ней нуждался.
А ее героизм во время пожараОна была равна стихии. Оба, и пламя и бабушка, сражались за мастерскую. Кто кого. Она спасала то, что было ей дорого, было ее домом, хозяйством; огонь сжигал то, что считал своей добычей. Пожар был потушен, бабушка получила ожоги, но еще и находила слова утешения для других.
М. Горький прошел школу щедрости и суровости, любви и злобы, но сам всю жизнь пытался поступки свои анализировать, любовь отдавать, а себя воспитывать. И спасибо судьбе, что была у него такая замечательная бабушка.

Полный вариант 5 часов (≈107 страниц А4), краткое содержание 10 минут.

Герои

Алексей (главный герой, от его имени ведется повествование)

Акулина Ивановна Каширина (бабушка главного героя)

Василий Васильич Каширин (дед главного героя)

Второстепенные персонажи

Варвара (мать главного героя)

Михаил (дядя главного героя)

Яков (дядя главного героя)

Григорий (полуслепой мастер)

Иван-Цыганок (приемный сын Кашириных)

Хорошее Дело (нахлебник и постоялец Кашириных)

Евгений Максимов (отчим главного героя и второй супруг Варвары)

Максим Горький, 1868-1936

Первая глава

Первые воспоминания Алексея были о кончине отца. Он не мог поверить в то, что он не увидит больше отца. В его памяти запечатлелся плач Варвары, его матери. До этого Алеша крепко болел. Поэтому на помощь прибыла бабушка. В тот день, когда скончался отец, мать начала рожать раньше срока. Поэтому малыш появился на свет слабый. После того, как отца похоронили, бабушка увезла Варвару и детей в Нижний Новгород. Добирались на пароходе. В дороге новорожденный скончался. Бабушка пыталась отвлечь Алексея сказками. Их она знала очень много.

В Новгороде их встретило много народу. Алексея познакомили с дедом. Дед привел с собой дядю Якова, дядю Михайло и двоюродных братьев. Дед мальчику не понравился.

Вторая глава

Семейство деда располагалось в огромном доме. На нижнем этаже этого дома находилась красильная мастерская. Дружбы в семье не было. Мать Алеши не получила благословения на создание семьи. Поэтому сейчас дядья потребовали у деда приданое матери. Иногда они дрались друг с другом.

В доме деда все взаимно враждовали друг с другом.

Появление в доме Алексея и его матери лишь усилило данную вражду. Алеше, который воспитывался в дружной обстановке, трудно переносил это.

Каждую субботу дед наказывал внуков, которые провинились за прошедшую неделю. Алексей тоже попал под это наказание. Он пытался сопротивляться, поэтому дед высек мальчика до полусмерти.

Потом дед приходил к внуку мириться, когда тот лежал в постели. После данного визита Алеша понял, что не страшный и не злой дед. Однако забвения и прощения у него в отношении деда не было. очень поразило его во время наказания поведение Ивана-Цыганка: он, чтобы уменьшить количество ударов, доставшихся наказуемому, подставлял собственную руку под розги.

Третья глава

Позднее Алексей сильно сдружился с Цыганком. Тот оказался подкидышем. Бабушка обнаружила его однажды зимой около собственного дома и занялась его воспитанием. Он обладал хорошими способностями мастера. Поэтому дядья постоянно спорили насчет него. После разделения каждый из них желал взять парня себе.

Хотя Ивану было семнадцать лет, он обладал наивностью и добродушием. По пятницам он ходил на рынок покупать продукты. Денег он отдавал меньше, а приносил больше, чем было нужно. Выяснилось, что он занимался воровством, чтобы потешить скупость деда. Бабушка ругала его. она переживала, что когда-нибудь его поймает полиция.

Скоро Цыганенок погиб. У дома во дворе находился тяжелый крест. Яков поклялся доставить его на могилу супруги, убитую им самим. Иван нес комель данного креста. Он надорвался, у него открылось кровотечение, и он скончался.

Четвертая-шестая главы

По прошествии времени житье в доме стало еще хуже. Душу Алеши сохраняли лишь сказки бабушки. Бабушка боялась лишь тараканов. Больше ее ничего не пугало. Как-то раз вечером случился пожар в мастерской. Бабушка рисковала собственной жизнью и вывела коня из загоревшейся конюшни. При этом она получила сильный ожог рук.

Весной дядья разделились. Дед приобрел большой дом. На первом этаже этого дома находился кабак. Другие комнаты сдавались. Вокруг строения располагался густой неухоженный сад, который спускался в овраг. Алексей с бабушкой жил на чердаке.

Бабушку любили все и советовались с ней. Ей было известно большое количество лекарственных снадобий, приготовленных из трав. Она родилась на Волге. Мать ее была обижена барином, прыгнула из окна и стала калекой.

В детстве бабушка просила по людям милостыню. Затем она научилась у матери мастерству кружева и стала знаменитой кружевницей. Тут она встретила деда. Дед, когда был в прекрасном расположении духа, также рассказывал внуку о собственном детстве.

Позднее дед стал учить внука грамоте при помощи церковных книг. Алексей был способным учеником, поэтому скоро бегло мог разобрать устав церкви. Бог, которому молился дед, нагонял на Алексея страх и вызывал неприязнь.

Он ни кому не выказывал любви, наблюдал строго за всем, сначала замечал в человеке грешное и плохое. Понятно было, что Бог не доверял человеку, постоянно ждал покаяния и любил наказывать.

На улице Алеша появлялся не часто. Каждый раз местные ребята наставляла ему синяки.

Скоро спокойная жизнь у мальчика завершилась. Как-то вечером прибежал Яков и сказал, что Михайло направился убивать деда. С этого момента Михайло приходил каждый день и устраивал скандалы, которые слышала и видела вся улица. Этим он пытался добиться того, чтобы дед отдал ему приданое Варвары. Однако старик этого не делал.

Седьмая-восьмая главы

В конце зимы дед вдруг продал дом и приобрел новый. Около этого дома имелся запущенный сад, в котором были остатки сгоревшей бани. С левой стороны соседом оказался полковник Овсянников, с правой стороны – семья Бетленга.

Дом наполнился интересными персонами. Особенный интерес у Алексея вызывал Хорошее Дело. В его комнате было много странных вещей. Он все время что-нибудь изобретал.

Скоро они подружились. Алексей научил нахлебника правильно рассказывать о событиях, не повторяться и отсекать лишнее. Родным такая дружба пришлась не по нраву. Они принимали нового друга внука за колдуна. Поэтому нахлебник вынужден был съехать.

Интересен Алексею был и дом соседа Овсянникова. Через щель в заборе или с дерева он наблюдал за мальчиками, которые играли во дворе. Они были дружные и не ссорились. Как-то раз, во время игры в прятки самый маленький оказался в колодце. Алексей кинулся помогать. Вместе они вытащили мальчика.

Между детьми продолжалась дружба до тех пор, пока Алексея не увидел полковник. За то время, что он выгонял Алешу из дома, мальчик обозвал полковника старым чертом. За это его побили. С того времени общение Алексея происходило через дырку в заборе.

Мальчик редко вспоминал про мать, жившую отдельно. Как-то зимой она приехала, тала жить в комнате, в которой раньше жил нахлебник. Она стала учить мальчика грамматике и математике. В то время жизнь Алексея была трудной. Нередко дед ругался с Варварой, хотел заставить ее вновь выйти замуж. Но мать Алексея не соглашалась.

Бабушка защищала Варвару. И как-то раз дед ее сильно побил. За это Алексей испортил любимые дедовы святцы.

Мать завела себе подругу, которая была супругой военного. Эту женщину постоянно навещали люди из дома Бетленгов. Дед также стал организовывать вечера. Он отыскал для дочери жениха. Им оказался кривой и лысый часовщик. Но мать Алеши отказала этому жениху.

Девятая-двенадцатая главы

После этого случая Варвара оказалась хозяйкой в доме. К ней в гости начали часто наведываться Максимовы, которые раньше навещали Бетленгов.

После Святок Алексей долгое время страдал от оспы. За ним постоянно ухаживала бабушка. Женщина просвещала Алешу насчет отца. Его отца звали Максимом. Сын солдата, который получил офицерский чин и был сослан в Сибирь за то, что был жесток с подчиненными. Сибирь стала местом рождения Максима. Его мать скончалась, а он на протяжении долгого времени скитался.

Оказавшись в Нижнем Новгороде, отец Алеши начал работу у столяра и скоро стал отличным краснодеревщиком. Варвара стала его женой без благословения деда. Он собирался отдать ее в жены дворянину.

Скоро мать Алексея стала супругой Евгения Максимова, младшего брата. Мальчик сразу невзлюбил отчима. Бабушка так сильно расстроилась, что начала употреблять крепкое вино и зачастую оказывалась пьяной. После сгоревшей бани осталась яма. В ней Алеша соорудил убежище и проводил там все лето.

Потом дед продал дом и сказал бабушке, что отказывается кормить ее дальше. он стал снимать две комнаты в подвале. Скоро приехали Варвара и Евгений. Они сообщили, что все их имущество сгорело вместе с домом. Однако деду было известно, что Евгений проигрался и прибыл просить денег.

Варвара с Евгением стали снимать скудное жилье и взяли Алексея к себе. Мать мальчика оказалась беременной. Евгений занимался обманом рабочих. Он покупал за половину стоимости кредиты на продукты, которыми расплачивались на заводе в качестве зарплаты.

Алексея определили в школу. Там ему совсем не нравилось. Дети высмеивали его одежду, учителя просто не любили. Тогда мальчик постоянно хулиганил и расстраивал мать. Жизнь их становилась все труднее. У матери появился еще один сын. У него была большая голова. Он скончался скоро и без мучений. Отчим завел любовницу.

Скоро мать мальчика вновь забеременела. Как-то раз Алексей стал свидетелем того, как Евгений ногой бил Варвару в грудь. Мальчик кинулся к отчиму с ножом. Мать смогла оттолкнуть его. нож лишь повредил одежду и прошелся вскользь по ребрам.

Тринадцатая глава

Алексей возвратился к деду. Тот стал скупым. Он поделил хозяйство на разные части.

Бабушка стала зарабатывать на хлеб при помощи вышивания и плетения кружев. А внук с ребятами занимался сбором ветоши и костей, воровством дров и теса, обкрадывал пьяных. Ребята в классе знали про это. поэтому издевательств с их стороны стало еще больше.

Когда Алексей закончил второй класс, его мать с новорожденным сыном перебралась к ним. Евгений вновь куда-то пропал. Варвара тяжело болела. Бабушка отправилась в дом к состоятельному купцу для вышивания покрова. Поэтому с новорожденным нянчился дед, который из-за собственной жадности регулярно недокармливал ребенка. Алексею нравилось играть с младшим братом. Варвара скончалась спустя несколько месяцев. Она не дождалась возвращения мужа.

После того, как похоронили мать, дед заявил, что не желает кормить внука, и послал его в люди.

Повесть «Детство» – первое произведение Льва Толстого. Впервые издано в 1852 году.

Жанр: автобиографическая повесть. Рассказ ведется от лица Николая Иртеньева, взрослого человека, который вспоминает отдельные события и глубокие переживания своего детства.

Основная идея – основа характера закладывается в детстве, человеку свойственно стремление к совершенствованию. Для знакомства с героями повести и основными событиями стоит прочитать краткое содержание «Детства» Толстого по главам.

Главные герои

Николенька Иртеньев – мальчик из дворянской семьи. Старается разобраться в своих чувствах, найти объяснение поступкам людей. Тонко чувствующая натура.

Другие персонажи

Семья Николеньки – мать, отец, брат Володя, сестра Любочка, бабушка.

Наталья Савишна – экономка, бескорыстно и нежно привязана к матери Николеньки и ко всей ее семье.

Карл Иванович – домашний учитель. Добрый и любящий семью Иртеньевых человек.

Мими – гувернантка Иртеньевых.

Гриша, юродивый . Жил в доме Иртеньевых.

Сонечка Валахина – первая любовь Николеньки.

Иленька Грап – объект насмешек ровесников.

Глава 1. Учитель Карл Иваныч

Через несколько дней после своего десятого дня рождения Николенька Иртеньев, от лица которого ведется повествование, был разбужен рано утром наставником Карлом Иванычем. Одевшись и умывшись, герой и его брат Володя в сопровождении Карла Иваныча идут «здороваться с матушкой» .

Глава 2. Maman

Вспоминая мать, Иртеньев представляет ее светлый образ, улыбку и чудесные события детства, связанные с ней.

Главы 3-4. Папа. Классы

Придя к отцу поздороваться, дети услышали о том, что он решил забрать их с собой в Москву – учиться.

Николенька переживал из-за расставания со всеми близкими, кто был ему дорог.

Главы 5-6. Юродивый. Приготовления к охоте

В дом к Иртеньевым к обеду пришел юродивый Гриша, и глава семейства был недоволен пребыванием его в доме. В преддверии отъезда дети попросили отца взять их на предстоящую охоту.

После обеда вся семья выезжает на охоту.

Глава 7. Охота

Отец направляет Николеньку на одну из полян стеречь зайца. Гончие выгоняют зайца на мальчика, но тот в азарте упускает зверя и переживает из-за этого.

Глава 8-9. Игры. Что-то вроде первой любви

Охота окончилась, вся компания отдыхала в тени. Дети – Николенька, Володя, Любочка и дочь Мими Катенька – ушли играть в Робинзона. Николенька с нежностью наблюдал за каждым движением Катеньки, с чувством, похожим на первую любовь.

Глава 10. Что за человек был мой отец?

Рассказывая об отце, повзрослевший Иртеньев говорит о нем как о человеке, имевшем «неуловимый характер рыцарства, предприимчивости, самоуверенности, любезности и разгула» .

Главы 11-12. Занятия в кабинете и гостиной. Гриша

Вечером дома дети рисовали, мать играла на рояле. К ужину вышел Гриша. Дети захотели увидеть цепи, которые он носил на ногах, и пробрались в его комнату. Спрятавшись, они слушали молитвы вернувшегося странника, и их искренность поразила Николеньку.

Глава 13. Наталья Савишна

Тепло вспоминает рассказчик о преданной семье экономке, Наталье Савишне, вся жизнь которой «была любовь и самопожертвование» .

Глава 14-15. Разлука. Детство

Наутро после охоты семья Иртеньевых и вся прислуга собрались в гостиной, чтобы попрощаться. Николеньке было «грустно, больно и страшно» расставаться с матерью.

Вспоминая о том дне, герой размышляет о детстве. Именно в пору детства «невинная веселость и беспредельная потребность любви - единственные побуждения в жизни» .

Глава 16. Стихи

Через месяц после переезда в Москву братья Иртеньевы, живущие с отцом в доме у бабушки, поздравляли ее с днем именин. Николенька написал для именинницы свои первые стихи, которые она с удовольствием прочитала во всеуслышание

Глава 17-18. Княгиня Корнакова. Князь Иван Иваныч

В дом начали съезжаться гости. Прибыла княгиня Корнакова. Николенька, узнав, что она, наказывает детей розгами, был глубоко потрясен.

Поздравить бабушку приехал и ее старинный друг князь Иван Иванович. Услышав их разговор, Николенька был глубоко взволнован: бабушка говорила, что его отец не ценит и не понимает свою жену.

Глава 19. Ивины

Приехали на именины братья Ивины, родственники Иртеньевых, и Иленька Грапп, сын бедного иностранца, знакомого бабушки. Николеньке очень нравился Сережа Ивин, он во всем хотел быть на него похожим. Во время общих игр Сережа очень обидел и унизил слабого и тихого Илью, и это оставило в душе Николеньки глубокий след.

Главы 20-21. Собираются гости. До мазурки

К вечеру на бал собралось много гостей, среди которых Николенька увидел «чудесную девочку» Сонечку Валахину. Главный герой влюбился в нее и был счастлив, танцуя с ней и веселясь. «Я сам не мог узнать себя: откуда взялись у меня смелость, уверенность и даже дерзость» , – вспоминает он.

Главы 22-23. Мазурка. После мазурки

Николенька танцует мазурку с девочкой – княжной, сбивается и останавливается. Гости смотрят на него, и ему становится очень стыдно.

После ужина Николенька снова танцует с Соней. Она предлагает обращаться друг к другу на «ты» , как близкие друзья.

Главы 24. В постели

Вспоминая бал и думая о Соне, Николенька не может уснуть. Он признается Володе, что влюблен в Соню.

Глава 25-26. Письмо. Что ожидало нас в деревне

Однажды – почти через полгода после бабушкиных именин – отец зашел к детям во время уроков с известием, что они едут в деревню, домой. Причиной отъезда явилось письмо от матери – она была тяжело больна. Дети застали мать уже без сознания, и в тот же день она умерла.

Глава 27. Горе

В день похорон Николенька прощается с матерью. Глядя на лицо, еще недавно красивое и нежное, мальчик осознал «горькую истину» смерти любимого человека, и душа его наполнилась отчаянием.

Глава 28. Последние грустные воспоминания

«Счастливая пора детства» закончилась для Николеньки. Прошло три дня, и все переехали в Москву. В опустевшем доме осталась только Наталья Савишна, но вскоре и она, заболев, умирает. Повзрослевший Иртеньев, приезжая в деревню, всегда посещает могилы матери и Натальи Савишны.

Вывод

Соприкасаясь с миром, Николенька Иртеньев взрослеет, знакомясь с разными сторонами жизни. Анализируя свои чувства и переживания, помня о любящих его людях, герой открывает для себя путь к познанию и совершенствованию самого себя. Краткий пересказ «Детства» Толстого, а затем чтение полного текста повести дадут возможность читателю не только познакомиться с сюжетом и персонажами, но и понять внутренний мир героев произведения.

Тест по повести

После прочтения краткого содержания – предлагаем пройти тест:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 3521.

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Максим Горький
(Пешков Алексей Максимович)
Детство

1868–1936

Книга о скудости и богатстве души человеческой

Эту книгу читать тяжело. Хотя, казалось бы, никого из нас сегодня не удивить описанием самых изощренных жестокостей в книгах и на экране. Но все это жестокости комфортные: они – понарошку. А в повести М. Горького все – взаправду.

О чем же эта книга? О том, как жили «униженные и оскорбленные» в эпоху зарождения капитализма в России? Да нет, это о людях, которые унижали и оскорбляли сами себя, независимо от строя, – капитализма или другого «изма». Эта книга о семье, о русской душе, о Боге. То есть – о нас с вами.

Писатель Алексей Максимович Пешков, назвавший себя Максимом Горьким (1868–1936), действительно приобрел горький жизненный опыт. И для него, человека, обладавшего художественным даром, вставал нелегкий вопрос: что делать ему, популярному писателю и уже состоявшемуся человеку, – постараться забыть о тяжелом детстве и юности, как о страшном сне, или, лишний раз бередя собственную душу, рассказать читателю неприятную правду о «темном царстве». Может, и удастся кого-то предостеречь от того, как нельзя жить, если ты человек. И что делать тому человеку, который зачастую живет темно и грязно? Отвлечься от настоящей жизни красивыми сказками или осознать всю неприятную правду о своей жизни? И Горький дает ответ на этот вопрос уже в 1902 году в своей знаменитой пьесе «На дне»: «Ложь – религия рабов и хозяев, правда – Бог свободного человека!» Здесь же, чуть дальше, есть не менее интересная фраза: «Надо уважать человека!.. не унижать его жалостью… уважать надо!»

Вряд ли писателю было легко и приятно вспоминать о собственном детстве: «Теперь, оживляя прошлое, я сам порою с трудом верю, что все было именно так, как было, и многое хочется оспорить, отвергнуть, – слишком обильна жестокостью темная жизнь „неумного племени“. Но правда выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил, – да и по сей день живет, – простой русский человек».

Уже давно в художественной литературе существует жанр автобиографической прозы. Это рассказ автора о собственной судьбе. Факты из своей биографии писатель может преподносить с разной степенью точности. «Детство» М. Горького – реальная картина начала жизни писателя, начала очень трудного. Вспоминая свое детство, Алексей Максимович Пешков старается понять, как формировался его характер, кто и какое влияние оказал на него в те далекие годы: «В детстве я представляю сам себя ульем, куда разные простые серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание – все-таки мед».

Что же за человек главный герой повести – Алеша Пешков? Ему повезло родиться в семье, где отец и мать жили в настоящей любви. А потому своего сына они не воспитывали, они его – любили. Этот заряд любви, полученный в детстве, позволил Алеше не пропасть, не ожесточиться среди «неумного племени». Ему было очень трудно, так как душа его не переносила человеческой дикости: «.. иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть». А все потому, что его родственники и знакомые чаще всего – бессмысленно жестокие и невыносимо скучные люди. Часто испытывает Алеша чувство острой тоски; его даже посещает желание уйти из дома с ослепшим мастером Григорием и скитаться, прося подаяние, лишь бы не видеть пьяниц дядьёв, самодура-деда и забитых двоюродных братьев. Тяжело было мальчику и потому, что у него было развито чувство собственного достоинства: не терпел он никакого насилия ни по отношению к себе, ни к другим. Так, Алеша говорит, что не мог выносить, когда уличные мальчишки мучали животных, издевались над нищими, он всегда был готов вступиться за обиженного. Оказывается, что в этой жизни непросто и человеку честному. А родители и бабушка воспитали в Алеше ненависть ко всякой лжи. Душа Алеши страдает от хитрости его братьев, вранья его знакомого дяди Петра, от того, что ворует Ваня Цыганок.

Так, может быть, постараться забыть о чувстве достоинства и честности, стать таким, как все? Ведь жить станет легче! Но не таков герой повести. В нем живет острое чувство протеста против неправды. Защищаясь, Алеша может даже допустить грубую выходку, как это случилось, когда, мстя за избитую бабушку, мальчик испортил любимые Святцы деда. Немного повзрослев, Алеша с увлечением участвует в уличных драках. Это не обычное хулиганство. Это способ снять душевное напряжение – ведь вокруг царит несправедливость. На улице парень в честном поединке может победить противника, а в обычной жизни несправедливость чаще всего избегает честной схватки.

Таких, как Алеша Пешков, сейчас называют трудными подростками. Но если вглядеться в героя повести, заметишь, что этот человек тянется к добру и красоте. С какой любовью он рассказывает о душевно талантливых людях: о своей бабушке, Цыганке, о компании уличных верных друзей. Он даже в своем жестоком деде старается найти лучшее! И просит он у людей одного – доброго человеческого отношения (вспомните, как меняется этот затравленный паренек после задушевной беседы с ним доброго человека – епископа Хрисанфа)…

В повести люди часто оскорбляют и избивают друг друга. Плохо, когда осознанная жизнь человека начинается со смерти любимого отца. Но еще хуже, когда ребенок живет в атмосфере ненависти: «Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми; она отравляла взрослых, и даже дети принимали в ней горячее участие». Вскоре после приезда в дом родителей матери Алеша получил первое по-настоящему оставшееся в памяти впечатление от детства: родной дед избил его, маленького ребенка, до полусмерти. «С тех дней у меня явилось беспокойное внимание к людям, и, точно мне содрали кожу с сердца, оно стало невыносимо чутким ко всякой обиде и боли, своей и чужой», – вспоминает об одном из самых памятных событий в своей жизни человек уже не первой молодости.

Другого способа воспитания в этой семье не знали. Старшие всячески унижали и били младших, думая, что добиваются таким образом уважения. Но ошибка этих людей в том, что они путают уважение со страхом. Был ли природным извергом Василий Каширин? Думается, нет. Он, по-своему убогий, жил по принципу «не нами заведено, не нами и закончится» (по которому и сейчас живут многие). Какая-то даже гордость звучит в его поучении внуку: «Когда свой, родной бьет – это не обида, а наука! Чужому не давайся, а свой – ничего! Ты думаешь, меня не били? Меня, Олеша, так били, что ты этого и в страшном сне не увидишь. Меня так обижали, что, поди-ка, сам Господь Бог глядел – плакал! А что вышло? Сирота, нищей матери сын, а вот дошел до своего места – старшиной цеховым сделан, начальник людям».

Стоит ли удивляться, что в такой семье «дети были тихи, незаметны; они прибиты к земле, как пыль дождем». Ничего странного нет и в том, что в такой семье выросли звероподобные Яков и Михаил. Сравнение их с животными возникает при первом же знакомстве: «.. дядья внезапно вскочили на ноги и, перегибаясь через стол, стали выть и рычать на дедушку, жалобно скаля зубы и встряхиваясь, как собаки…» И то, что Яков играет на гитаре, еще не делает его человеком. Ведь душа-то его тоскует вот о чем: «Быть бы Якову собакою – Выл бы Яков с утра до ночи: Ой, скушно мне! Ой грустно мне». Эти люди не знают, зачем живут, а потому и мучаются от смертельной скуки. А когда своя жизнь – тяжелая обуза, появляется тяга к разрушению. Так, Яков забил до смерти собственную жену (и не сразу, а изощренно пытая годами); по-настоящему изводит жену Наталью и другой изверг – Михаил. Зачем они это делают? На этот вопрос отвечает Алеше мастер Григорий: «Зачем? А он, поди, и сам не знает… Может, за то бил, что была она лучше его, а ему завидно. Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют!» К тому же перед глазами с детства пример родного отца, зверски бьющего мать. И это – норма! Это самая омерзительная форма самоутверждения – за счет слабого. Таким, как Михаил и Яков, очень хочется выглядеть сильными и мужественными, но в глубине души они чувствуют себя ущербными. Такие, чтобы хоть ненадолго почувствовать уверенность в себе, куражатся над близкими. А по сути своей они – настоящие неудачники, трусы. Сердца их, отвращенные от любви, питаются не только беспричинной яростью, но еще и завистью. Жестокая война начинается между братьями за отцовское добро. (Интересная все-таки штука – русский язык! В своем первом значении слово «добро» обозначает все положительное, хорошее; во втором же – барахло, которое можно потрогать руками.) И в этой войне все средства сгодятся, вплоть до поджога и убийства. Но и получив наследство, братья не обретают покоя: не построишь счастья на лжи и крови. Михаил, тот вообще теряет всякий человеческий облик и приходит к отцу с матерью с одной целью – убить. Ведь, по его мнению, виноват в том, что жизнь прожита по-свински, не он сам, а кто-то другой!

Горький в своей книге много размышляет о том, почему русский человек зачастую жесток, почему делает свою жизнь «серой, безжизненной чепухой». И вот еще один из его ответов самому себе: «Русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе – праздник, и пожар – забава; на пустом месте и царапина – украшение…» Однако не всегда читатель обязан доверять прямым оценкам автора.

Речь в повести идет далеко не о бедных людях (по крайней мере, не сразу они беднеют), их достаток вполне позволят им жить по-человечески во всех смыслах. Но по-настоящему хороших людей в «Детстве» найдешь, скорее, среди малоимущих: Григорий, Цыганок, Хорошее Дело, бабушка Акулина Ивановна, происходившая из бедной семьи. Значит, не в бедности или богатстве дело. Дело в скудости душевной и духовной. Ведь не было же никаких богатств у Максима Савватеевича Пешкова. Но это не помешало ему быть удивительно красивым человеком. Честный, открытый, надежный, работящий, с чувством собственного достоинства, любить умел красиво и неоглядно. Вина не пил, что в России редкость. И стал Максим судьбой для Варвары Пешковой. Он не то что не бил жену и сына, айв мыслях не держал оскорбить их. И остался самым светлым воспоминанием и примером для сына на всю жизнь. Завидовали люди счастливой и дружной семье Пешковых. И эта мутная зависть толкает выродков Михаила и Якова на убийство зятя. Но чудом оставшийся в живых Максим проявляет милосердие, спасая братьев жены от верной каторги.

Бедная, несчастная Варвара! Верно, уж Богу угодно было дать ей такого мужчину – мечту любой женщины. Удалось ей вырваться из того удушливого болота, где она родилась и выросла, познать настоящее счастье. Да недолго длилось оно! Ушел из жизни Максим до обидного рано. И с тех пор жизнь Варвары пошла наперекосяк. Бывает, так складывается женская доля, что никакой замены тому единственному не находится. Показалось, что может она найти если не счастье, то покой с Евгением Максимовым, образованным человеком, дворянином. Но под внешним лоском его скрывалось, как оказалось, ничтожество, не лучше тех же Якова и Михаила.

Удивительно в этой повести то, что автор-рассказчик не испытывает ненависти к тем, кто калечил его детство. Маленький Алеша хорошо усвоил урок своей бабушки, сказавшей о Якове и Михаиле: «Они – не злые. Они просто – глупые!» Понимать это нужно в том смысле, что они конечно же злые, но еще и – несчастные в убожестве своем. Раскаяние иногда все-таки размягчает эти засохшие души. Яков вдруг начинает рыдать, бить себя по лицу: «Что это такое, что?…Зачем это? Негодяй и подлец, разбитая душа!» Василий Каширин, человек гораздо более умный и сильный, и мучается сильнее и чаще. Понимает старик, что его жестокость унаследовали и дети-неудачники, потрясенно жалуется Богу: «В горестном возбуждении доходя до слезливого воя, совался в угол, к образам, бил с размаху в сухую, гулкую грудь: „Господи, али я грешней других? За что-о?“» Однако этот жесткий самодур достоин не только жалости, но и уважения. Ибо никогда он в протянутую руку непутевого сына или дочери не вложил вместо хлеба камень. Во многом он сам искалечил своих сыновей. Но и поддерживал же! Спасал от службы в армии (о чем горько потом сожалел), от тюрьмы; разделив имущество, целыми днями пропадал в мастерских сыновей, помогая наладить дело. А чего стоит эпизод, когда озверевший Михаил и его дружки, вооруженные колами, ломятся в дом Кашириных. Отец в эти страшные минуты озабочен главным образом тем, чтобы сына не ударили в схватке по голове. Волнует его и судьба Варвары. Василий Каширин понимает, что жизнь его дочери не задалась, и отдает, по сути, последнее, только чтобы обеспечить Варвару.

Как уже говорилось, эта книга не только о жизни семьи, о быте, но и о Боге. Точнее, о том, как верует в Бога простой русский человек. А в Бога, оказывается, можно верить по-разному. Ведь не только Бог создал человека по своему образу и подобию, но и человек постоянно творит Бога по своей собственной мерке. Так, для деда Василия Каширина, человека деловитого, сухого и жесткого, Бог – строгий надзиратель и судья. Его Бог именно и прежде всего наказывает и мстит. Не зря, вспоминая Священную историю, дед всегда рассказывает эпизоды мучений грешников. Религиозные установления Василий Васильевич понимает, как солдат понимает воинский устав: вызубрить, не рассуждать и не прекословить. Знакомство маленького Алеши с христианством начинается в семье деда с зубрежки молитвенных формул. И когда ребенок начинает задавать невинные вопросы по тексту, его испуганно обрывает тетка Наталья: «Ты не спрашивай, это хуже! Просто говори за мною: „Отче наш…“» Обращение к Богу для деда – строжайший, но и радостный ритуал. Он знает огромное количество молитв и псалмов наизусть и с упоением повторяет слова Священного Писания, часто не задумываясь даже, что они означают. Его, необразованного человека, наполняет радостью уже то, что он говорит не грубым языком повседневности, но возвышенным строем «божественной» речи.

Иной Бог у бабушки Акулины Ивановны. Она как раз не знаток священных текстов, но это нисколько не мешает ей верить горячо, искренне и по-детски наивно. Ибо только такой и может быть истинная вера. Сказано: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мтф., 18,1). Бабушкин Бог – милосердный заступник, одинаково любящий всех. И вовсе не всезнающий и всемогущий, но частенько и плачущий над несовершенством мира, и сам достойный жалости и сострадания. Бог для бабушки – сродни светлому и справедливому герою народной сказки. К нему, как к самому близкому, можно обратиться с своим, сокровенным: «Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней других? Что это: женщина молодая, здоровая, а в печали живет. И вспомяни, Господи, Григорья, – глаза-то у него все хуже…» Именно такая молитва, пусть и лишенная установленного порядка, но искренняя, до Бога и дойдет скорее. И за всю свою тяжелую жизнь в мире жестоком и грешном бабушка благодарит Господа, который помогает людям далеким и близким, любит и прощает их.

Повесть М. Горького «Детство» показывает нам, читателям, что можно и нужно в самых трудных жизненных условиях не ожесточаться, не становиться рабом, но оставаться Человеком.

В. А. Карпов

Детство

Сыну моему посвящаю

I

В полутемной тесной комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.

Мать, полуголая, в красной юбке, стоит на коленях, зачесывая длинные мягкие волосы отца со лба на затылок черной гребенкой, которой я любил перепиливать корки арбузов; мать непрерывно говорит что-то густым, хрипящим голосом, ее серые глаза опухли и словно тают, стекая крупными каплями слез.

Меня держит за руку бабушка, – круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная; она тоже плачет, как-то особенно и хорошо подпевая матери, дрожит вся и дергает меня, толкая к отцу; я упираюсь, прячусь за нее; мне боязно и неловко.

Я никогда еще не видал, чтобы большие плакали, и не понимал слов, неоднократно сказанных бабушкой:

– Попрощайся с тятей-то, никогда уж не увидишь его, помер он, голубчик, не в срок, не в свой час…

Я был тяжко болен, – только что встал на ноги; во время болезни, – я это хорошо помню, – отец весело возился со мною, потом он вдруг исчез, и его заменила бабушка, странный человек.

– Ты откуда пришла? – спросил я ее. Она ответила:

– С верху, из Нижнего, да не пришла, а приехала! По воде-то не ходят, шиш!

Это было смешно и непонятно: наверху, в доме, жили бородатые крашеные персияне, а в подвале старый желтый калмык продавал овчины. По лестнице можно съехать верхом на перилах или, когда упадешь, скатиться кувырком, – это я знал хорошо. И при чем тут вода? Всё неверно и забавно спутано.

– А отчего я шиш?

– Оттого, что шумишь, – сказала она, тоже смеясь. Она говорила ласково, весело, складно. Я с первого же дня подружился с нею, и теперь мне хочется, чтобы она скорее ушла со мною из этой комнаты.

Меня подавляет мать; ее слезы и вой зажгли во мне новое, тревожное чувство. Я впервые вижу ее такою, – она была всегда строгая, говорила мало; она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее жесткое тело и страшно сильные руки. А сейчас она вся как-то неприятно вспухла и растрепана, всё на ней разорвалось; волосы, лежавшие на голове аккуратно, большою светлой шапкой, рассыпались по голому плечу, упали на лицо, а половина их, заплетенная в косу, болтается, задевая уснувшее отцово лицо. Я уже давно стою в комнате, но она ни разу не взглянула на меня, – причесывает отца и всё рычит, захлебываясь слезами.

В дверь заглядывают черные мужики и солдат-будочник. Он сердито кричит:

– Скорее убирайте!

Окно занавешено темной шалью; она вздувается, как парус. Однажды отец катал меня на лодке с парусом. Вдруг ударил гром. Отец засмеялся, крепко сжал меня коленями и крикнул:

– Ничего, не бойся, Лук!

Вдруг мать тяжело взметнулась с пола, тотчас снова осела, опрокинулась на спину, разметав волосы по полу; ее слепое, белое лицо посинело, и, оскалив зубы, как отец, она сказала страшным голосом:

– Дверь затворите… Алексея – вон! Оттолкнув меня, бабушка бросилась к двери, закричала:

– Родимые, не бойтесь, не троньте, уйдите Христа ради! Это – не холера, роды пришли, помилуйте, батюшки!

Я спрятался в темный угол за сундук и оттуда смотрел, как мать извивается по полу, охая и скрипя зубами, а бабушка, ползая вокруг, говорит ласково и радостно:

– Во имя Отца и Сына! Потерпи, Варюша! Пресвятая Мати Божия, заступница…

Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеется. Это длилось долго – возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала; бабушка выкатывалась из комнаты, как большой черный мягкий шар; потом вдруг во тьме закричал ребенок.

– Слава Тебе, Господи! – сказала бабушка. – Мальчик!

И зажгла свечу.

Я, должно быть, заснул в углу, – ничего не помню больше.

Второй оттиск в памяти моей – дождливый день, пустынный угол кладбища; я стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца; на дне ямы много воды и есть лягушки, – две уже взобрались на желтую крышку гроба.

У могилы – я, бабушка, мокрый будочник и двое сердитых мужиков с лопатами. Всех осыпает теплый дождь, мелкий, как бисер.

– Зарывай, – сказал будочник, отходя прочь.

Бабушка заплакала, спрятав лицо в конец головного платка. Мужики, согнувшись, торопливо начали сбрасывать землю в могилу, захлюпала вода; спрыгнув с гроба, лягушки стали бросаться на стенки ямы, комья земли сшибали их на дно.

– Отойди, Леня, – сказала бабушка, взяв меня за плечо; я выскользнул из-под ее руки, не хотелось уходить.

– Экой ты, Господи, – пожаловалась бабушка, не то на меня, не то на Бога, и долго стояла молча, опустив голову; уже могила сравнялась с землей, а она всё еще стоит.

Мужики гулко шлепали лопатами по земле; налетел ветер и прогнал, унес дождь. Бабушка взяла меня за руку и повела к далекой церкви, среди множества темных крестов.

– Ты что не поплачешь? – спросила она, когда вышла за ограду. – Поплакал бы!

– Не хочется, – сказал я.

– Ну, не хочется, так и не надо, – тихонько выговорила она.

Всё это было удивительно: я плакал редко и только от обиды, не от боли; отец всегда смеялся над моими слезами, а мать кричала:

– Не смей плакать!

Потом мы ехали по широкой, очень грязной улице на дрожках, среди темно-красных домов; я спросил бабушку:

– А лягушки не вылезут?

– Нет, уж не вылезут, – ответила она. – Бог с ними!

Ни отец, ни мать не произносили так часто и родственно имя Божие.

Через несколько дней я, бабушка и мать ехали на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный брат мой Максим умер и лежал на столе в углу, завернутый в белое, спеленатый красною тесьмой.

Примостившись на узлах и сундуках, я смотрю в окно, выпуклое и круглое, точно глаз коня; за мокрым стеклом бесконечно льется мутная, пенная вода. Порою она, вскидываясь, лижет стекло. Я невольно прыгаю на пол.

– Не бойся, – говорит бабушка и, легко приподняв меня мягкими руками, снова ставит на узлы.

Над водою – серый, мокрый туман; далеко где-то является темная земля и снова исчезает в тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув руки за голову, стоит, прислонясь к стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее темное, железное и слепое, глаза крепко закрыты, она всё время молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне.

Бабушка не однажды говорила ей тихо:

– Варя, ты бы поела чего, маленько, а? Она молчит и неподвижна.

Бабушка говорит со мною шепотом, а с матерью – громче, но как-то осторожно, робко и очень мало. Мне кажется, что она боится матери. Это понятно мне и очень сближает с бабушкой.

– Саратов, – неожиданно громко и сердито сказала мать. – Где же матрос?

Вот и слова у нее странные, чужие: Саратов, матрос. Вошел широкий седой человек, одетый в синее, принес маленький ящик. Бабушка взяла его и стала укладывать тело брата, уложила и понесла к двери на вытянутых руках, но, – толстая, – она могла пройти в узенькую дверь каюты только боком и смешно замялась перед нею.

– Эх, мамаша! – крикнула мать, отняла у нее гроб, и обе они исчезли, а я остался в каюте, разглядывая синего мужика.

– Что, отошел братишка-то? – сказал он, наклонясь ко мне.

– Ты кто?

– Матрос.

– А Саратов – кто?

– Город. Гляди в окно, вот он!

За окном двигалась земля; темная, обрывистая, она курилась туманом, напоминая большой кусок хлеба, только что отрезанный от каравая.

– А куда бабушка ушла?

– Внука хоронить.

– Его в землю зароют?

– А как же? Зароют.

Я рассказал матросу, как зарыли живых лягушек, хороня отца. Он поднял меня на руки, тесно прижал к себе и поцеловал.

– Эх, брат, ничего ты еще не понимаешь! – сказал он. – Лягушек жалеть не надо, Господь с ними! Мать пожалей, – вон как ее горе ушибло!

Над нами загудело, завыло. Я уже знал, что это – пароход, и не испугался, а матрос торопливо опустил меня на пол и бросился вон, говоря:

– Надо бежать!

И мне тоже захотелось убежать. Я вышел за дверь. В полутемной узкой щели было пусто. Недалеко от двери блестела медь на ступенях лестницы. Взглянув наверх, я увидал людей с котомками и узлами в руках. Было ясно, что все уходят с парохода, – значит, и мне нужно уходить.

Но когда вместе с толпою мужиков я очутился у борта парохода, перед мостками на берег, все стали кричать на меня:

– Это чей? Чей ты?

– Не знаю.

Меня долго толкали, встряхивали, щупали. Наконец явился седой матрос и схватил меня, объяснив:

– Это астраханский, из каюты…

Бегом он снес меня в каюту, сунул на узлы и ушел, грозя пальцем:

– Я тебе задам!

Шум над головою становился всё тише, пароход уже не дрожал и не бухал по воде. Окно каюты загородила какая-то мокрая стена; стало темно, душно, узлы точно распухли, стесняя меня, и всё было нехорошо. Может быть, меня так и оставят навсегда одного в пустом пароходе?

Подошел к двери. Она не отворяется, медную ручку ее нельзя повернуть. Взяв бутылку с молоком, я со всею силой ударил по ручке. Бутылка разбилась, молоко облило мне ноги, натекло в сапоги.

Огорченный неудачей, я лег на узлы, заплакал тихонько и, в слезах, уснул.

А когда проснулся, пароход снова бухал и дрожал, окно каюты горело, как солнце. Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.

Сегодня она казалась злою, но когда я спросил, отчего у нее такие длинные волосы, она сказала вчерашним теплым и мягким голосом:

– Видно, в наказание Господь дал, – расчеши-ка вот их, окаянные! Смолоду я гривой этой хвасталась, на старости кляну! А ты спи! Еще рано, – солнышко чуть только с ночи поднялось…

– Не хочу уж спать!

– Ну, ино не спи, – тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною, лежала мать. – Как это ты вчера бутыль-то раскокал? Тихонько говори!

Говорила она, как-то особенно выпевая слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные. Когда она улыбалась, ее темные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые крепкие зубы, и, несмотря на множество морщин в темной коже щек, всё лицо казалось молодым и светлым. Очень портил его этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Она нюхала табак из черной табакерки, украшенной серебром. Вся она – темная, но светилась изнутри – через глаза – неугасимым, веселым и теплым светом. Она сутула, почти горбатая, очень полная, а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, – она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь.

До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала всё вокруг меня в непрерывную нить, сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и дорогим человеком, – это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.

Сорок лет назад пароходы плавали медленно; мы ехали до Нижнего очень долго, и я хорошо помню эти первые дни насыщения красотою.

Установилась хорошая погода; с утра до вечера я с бабушкой на палубе, под ясным небом, между позолоченных осенью, шелками шитых берегов Волги. Не торопясь, лениво и гулко бухая плицами по серовато-синей воде, тянется вверх по течению светло-рыжий пароход, с баржой на длинном буксире. Баржа серая и похожа на мокрицу. Незаметно плывет над Волгой солнце; каждый час всё вокруг ново, всё меняется; зеленые горы – как пышные складки на богатой одежде земли; по берегам стоят города и села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде.

– Ты гляди, как хорошо-то! – ежеминутно говорит бабушка, переходя от борта к борту, и вся сияет, а глаза у нее радостно расширены.

Часто она, заглядевшись на берег, забывала обо мне: стоит у борта, сложив руки на груди, улыбается и молчит, а на глазах слезы. Я дергаю ее за темную, с набойкой цветами, юбку.

– Ась? – встрепенется она. – А я будто задремала да сон вижу.

– А о чем плачешь?

– Это, милый, от радости да от старости, – говорит она, улыбаясь. – Я ведь уж старая, за шестой десяток лета-вёсны мои перекинулись-пошли.

И, понюхав табаку, начинает рассказывать мне какие-то диковинные истории о добрых разбойниках, о святых людях, о всяком зверье и нечистой силе.

Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце мое силу, приподнимающую меня. Говорит, точно поет, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать ее невыразимо приятно. Я слушаю и прошу:

– А еще вот как было: сидит в подпечке старичок домовой, занозил он себе лапу лапшой, качается, хныкает: «Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!»

Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу и смешно морщит лицо, словно ей самой больно.

Вокруг стоят матросы – бородатые ласковые мужики, – слушают, смеются, хвалят ее и тоже просят:

– А ну, бабушка, расскажи еще чего! Потом говорят:

– Айда ужинать с нами!

За ужином они угощают ее водкой, меня – арбузами, дыней; это делается скрытно: на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку. Он одет похоже на будочника – с медными пуговицами – и всегда пьяный; люди прячутся от него.

Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Ее большое стройное тело, темное, железное лицо, тяжелая корона заплетенных в косы светлых волос, – вся она мощная и твердая, – вспоминаются мне как бы сквозь туман или прозрачное облако; из него отдаленно и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки.

Однажды она строго сказала:

– Смеются люди над вами, мамаша!

– А Господь с ними! – беззаботно ответила бабушка. – А пускай смеются, на доброе им здоровье!

Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дергая за руку, она толкала меня к борту и кричала:

– Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка, Нижний-то! Вот он какой, Богов! Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто!

И просила мать, чуть не плача:

– Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся!

Мать хмуро улыбалась.

Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загроможденной судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из лодки стали подниматься на палубу. Впереди всех быстро шел небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками.

Максим Горький

Детство. гл. I (В сокращении)

Пароход снова бухал и дрожал, окно каюты горело, как солнце. Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая...

Очень портил его этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Она нюхала табак из черной табакерки, украшенной серебром. Вся она - темная, но светилась изнутри - через глаза - неугасимым, веселым и теплым светом. Она сутула, почти горбатая, очень полная, а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, - она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь.

До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала все вокруг меня в непрерывную нить, сплела все в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и дорогим человеком - это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.

Установилась хорошая погода; с утра до вечера я с бабушкой на палубе, под ясным небом, между позолоченных осенью, шелками шитых берегов Волги. Не торопясь, лениво и гулко бухая плицами 1 по серовато-синей воде, тянется вверх по течению светло-рыжий пароход, с баржой на длинном буксире. Баржа серая и похожа на мокрицу. Незаметно плывет над Волгой солнце; каждый час все вокруг ново, все меняется; зеленые горы - как пышные складки на богатой одежде земли; по берегам стоят города и села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде.

Ты гляди, как хорошо-то! - ежеминутно говорит бабушка, переходя от борта к борту, и вся сияет, а глаза у нее радостно расширены.

Ась? - встрепенется она. - А я будто задремала да сон вижу.

А о чем плачешь?

Это, милый, от радости да от старости, - говорит она, улыбаясь. - Я ведь уж старая, за шестой десяток лета-весны мои перекинулись-пошли.

А еще вот как было: сидит в подпечке старичок-домовой, занозил он себе лапу лапшой, качается, хныкает: «Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!»

Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу и смешно морщит лицо, словно ей самой больно.

Вокруг стоят матросы - бородатые, ласковые мужики, - слушают, смеются, хвалят ее и тоже просят:

А ну, бабушка, расскажи еще чего! Потом говорят:

Айда ужинать с нами!

За ужином они угощают ее водкой, меня - арбузами, дыней; это делается скрытно: на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку. Он одет похоже на будочника - с медными пуговицами - и всегда пьяный; люди прячутся от него.

Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она все молчит, мать. Ее большое, стройное тело, темное, железное лицо, тяжелая корона заплетенных в косы светлых волос - вся она, мощная и твердая, вспоминается мне как бы сквозь туман или прозрачное облако; из него отдаленно и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки.

Однажды она строго сказала:

Смеются люди над вами, мамаша!

А Господь с ними! - беззаботно ответила бабушка. - А пускай смеются, на доброе им здоровье!

Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дергая за руку, она толкала меня к борту и кричала:

Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка, Нижний-то! Вот он какой, Богов! Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто!

И просила мать, чуть не плача:

Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся!

Мать хмуро улыбалась.

Папаша! - густо и громко крикнула мать и опрокинулась на него, а он, хватая ее за голову, быстро гладя щеки ее маленькими красными руками, кричал, взвизгивая:

Что-о, дура? Ага-а! То-то вот... Эх вы-и...

Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вертясь, как винт; она толкала меня к людям и говорила торопливо:

Ну, скорее! Это - дядя Михайло, это - Яков... Тетка Наталья, это - братья, оба Саши, сестра Катерина, это все наше племя, вот сколько!

Дедушка сказал ей:

Здорова ли, мать?

Они троекратно поцеловались.

Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову:

Ты чей таков будешь?

Астраханский, из каюты...

Чего он говорит? - обратился дед к матери и, не дождавшись ответа, отодвинул меня, сказав:

Скулы-те отцовы... Слезайте в лодку!

Съехали на берег и толпой пошли в гору, по съезду, мощенному крупным булыжником, между двух высоких откосов, покрытых жухлой примятой травой.

Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как дед, светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала:

Ой, не могу!

На что они тревожили тебя? - сердито ворчала бабушка.- Эко неумное племя!

И взрослые и дети - все не понравились мне, я чувствовал себя чужим среди них, даже и бабушка как-то померкла, отдалилась.

Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нем врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.

Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких, полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.

Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова:

Сандал - фуксин 2 - купорос...

1 Плицы - лопасти пароходного колеса.

2 Сандал - краситель (обычно красный), извлекаемый из древесины сандалового и некоторых других тропических деревьев. Фуксин - красная анилиновая краска.